Пуговицы
Шрифт:
— Хочешь, чтобы я разжирела?
— Не разжиреешь, это я тоже обещаю, — он крепко обнял.
— Звучит заманчиво.
— Я всё сделаю сам, от тебя потребуется только собрать вещи.
— Ладно, — после небольшой паузы согласилась я. — Такое мне, наверное, подходит.
Глава 23
Прошло две недели. Выпал снег. Тонкий и мягкий, лёг и не таял. Вместе с ним переносить вечные сумерки стало проще. Утром я вскакивала со страхом опоздать на уборку, а в школу бежала с мыслями
Угрозы прекратились, а воспоминание о ночном визите и пугающей надписи постепенно становилось менее реальным, чем настоящий сон.
Затянувшаяся простуда, наконец, отступила и я, казалось, давно не чувствовала себя так хорошо.
Кощей вернулся без предупреждения. Только я открыла дверь, как сразу услышала ор телевизора, от которого уже успела порядком отвыкнуть.
Странно, но я обрадовалась. Кощей, похоже, тоже. Похвалил за порядок. Мы даже обнялись и до самого вечера общались друг с другом в самом доброжелательном тоне.
Я приготовила макароны, как делал Томаш, и Кощей сказал, что в сравнении с больничной едой — это сносно. Вместе посмотрели серию криминального боевика, и я почти с интересом выслушала его рассказы про больницу. У меня накопилась к нему тысяча вопросов, но после разговора с Томашем, я не спросила ни о чём.
Дыру в заборе возле стройки заделали, настил убрали и всё перегородили так, что теперь приходилось ходить в обход.
На школьном крыльце повесили разноцветную гирлянду, её веселые огоньки-капельки празднично мигали, и мне уже вовсю мечталось о предстоящем Новом годе и о том, как мы будем отмечать его с Томашами.
Больше я ничего не узнавала и не выясняла.
Все терзающие меня вопросы так и остались без объяснений.
Я собрала их в воображаемый шкаф, набила до отказа и, придавив коленом, заперла на замок. И хотя повсюду из этого шкафа торчали обрывки воспоминаний, интуитивные предчувствия и недомолвки, заглядывать в него даже одним глазком не стоило, иначе всё это барахло могло разом вывалиться и похоронить меня под собой.
Лиза поправлялась, но её обиженная мама пускать меня к ней категорически запретила.
Однако мы с Лизой переписывались и договорились, что, когда её Анна Владимировна перестанет мотаться в больницу каждый день, я тоже приеду.
Чувствовала она себя неплохо, только всё время спала из-за лекарств и зашитая нога ныла, но выписывать её пока не собирались.
Про то, что случилось, она говорила слишком сдержанно и туманно. Возможно, виной тому было её болезненное состояние или психологический шок. Я не очень понимала, что можно с ней обсуждать, а чего не стоит. Особенно после того, как она психанула, стоило завести разговор о Лёше. Я хотела повеселить её и обрадовать, рассказав, что он постоянно мне пишет и спрашивает о её самочувствии. Но Лиза разозлилась и заявила, что если бы она хотела об этом знать, не заблокировала бы его и не отписалась. А на вопрос «что случилось?» ответила непонятное «неважно».
С Филом и Бэзилом я не общалась. Мы с Томашем сами по себе, они сами.
Никто никого не цеплял, не ссорился, ничего
Липа в школу не ходил с тех пор, как Лиза попала в больницу, но, чтобы он к ней ездил, я не слышала. Зато Женечка стоял возле забора каждый день всё такой же несчастный и растерянный.
После школы, когда Томаш не работал, ехали к нему.
Не думать было приятно. Словно снять с себя грязную, мокрую, вонючую одежду и закутаться в пушистый банный халат. Я даже физикой занималась с удовольствием.
Внезапно она стала понятной и логичной. В ней был порядок, структура и зависимость. Всё, чего мне так не хватало.
Однако, наблюдая за тем, как Слава с серьёзным видом пишет, как обдумывает и объясняет задачки, сосредоточиться никак не получалось.
— Напряжение на конденсаторе будет равняться напряжению на концах цепи. Значит, мы можем приравнять эти две величины.
Я рассматривала его руки, пальцы, ладони, широкие запястья, родинки на покрытых темными волосками предплечьях, мышцы на бицепсах, ключицы, выглядывающие из-под серой домашней футболки, склонённую шею и пульсирующую венку на ней, мочку уха, подбородок и, останавливаясь на губах, зачарованно наблюдала, как они двигаются. Это было совсем не похоже на то, как я разглядывала его в школе. Тогда я злилась на саму себя и стыдилась этой слабости. Теперь же радовалась, как радуются дети, которым больше не нужно таскать конфеты тайком и можно объедаться сколько влезет.
— Ты опять меня не слушаешь, — делал замечание он.
— Слушаю.
— Тогда повтори, что я только что сказал.
— А можешь ещё раз объяснить?
— Прикалываешься?
— Нет, просто мне нравится смотреть, какой ты умный, а когда произносишь слово «конденсатор», в груди всё просто замирает.
Он улыбался:
— Ты устала? Хочешь, сделаем перерыв?
Я всегда соглашалась на перерыв, потому что развести Славу на него ничего не стоило, а после к урокам мы редко возвращались.
Даша постоянно находилась дома, поэтому мы или играли все вместе в Джаст Дэнс или в Клюдо, ходили на залитые горки в парке или на каток на той стороне шоссе. Или готовили что-нибудь и просто болтали.
Томаш в моём присутствии ни разу не ругался на сестру и не повышал голос, иногда он был с ней строг, но неизменно спокоен. Девочка не спорила, если вдруг он что-то запрещал или одёргивал её, тут же соглашалась, не пытаясь испытывать его терпение. Они никогда не ссорились и понимали друг друга с полуслова.
В их доме у меня были свои тапочки, тёплое место возле стены, а ещё появилась своя чашка.
Не удивительно, что Надя так стремилась сделать их своей семьёй. От них не хотелось уходить, их хотелось любить и с ними хотелось остаться.
Один раз я отвела Славу в торговый центр. Нарочно зашли в тот же самый магазин, где я их видела с Надей, в ту же примерочную и целовались там до тех пор, пока нас не выгнала продавец.
Гештальт закрылся, но радости от такой победы я не почувствовала.