Пуговицы
Шрифт:
— Ладно, вы идите, я сейчас к чаю накрою и позову, — сказала мама Бэзила, когда уже всё обсудили, а тарелки опустели. — Машенька мне поможет.
Мы никогда с ней вот так просто не болтали и по душам не разговаривали. Она не искала моей дружбы и не пыталась сблизиться. Была приветлива, добра и внимательна, но не более. Я даже полного имени её не знала и называла просто тётя Аля.
Поэтому то, что она вот так заговорщицки попросила меня остаться, показалось несколько странным.
Какое-то время я передавала ей со стола тарелки, чтобы
— Ты ведь понимаешь, о чём я хочу спросить? — наконец, сказала она полушёпотом, хотя голоса Бэзила и Антона доносились откуда-то из дальних комнат.
— Не очень, — призналась я.
— Ну, про Надьку Сорокину, — она хитро улыбнулась. — Эти мне не разрешают про неё говорить. Сразу орать начинают. Но мне же любопытно.
Я рассмеялась.
— На меня тоже все ругаются из-за этого.
— Мужики, — отмахнулась она. — Вечно самое интересное считают глупостью.
От её понимания и участия на душе потеплело. Впервые кто-то сам завёл разговор о Наде и был готов обсудить со мной всё, что случилось. Кто-то кто был в теме и знал, какая она.
— Вася говорил, что ты очень увлечена этим расследованием.
— Не то, чтобы увлечена, — я задумалась, как лучше объяснить.
— Ладно, ладно, — тётя Аля нетерпеливо похлопала меня по руке. — Расскажи, что знаешь.
— По правде говоря, я по-прежнему ничего особо не знаю. После того, как Надежду Эдуардовну похоронили, вообще всё стихло. Я вчера звонила в полицию, но они, кажется, так никого и не ищут.
— Конечно, не ищут. Это же полиция. Ждут, когда подвернётся кто-нибудь, на кого можно будет повесить и Надю, и десяток других — не раскрытых, — тётя Аля вытерла руки полотенцем и обняла меня за плечи. — Я ведь помню, как Надька пыталась тебя из школы вытурить. Весь родительский комитет накрутила. Хорошо, я хоть знала, что это за девица, и объяснила другим родителям, с кем они имеют дело.
— Спасибо.
— Ну что ты, разве это спасибо? Я надеялась, Тамара её выгонит, но она ни в какую.
— Да, я знаю. Моя бабушка тоже хотела, чтобы её убрали из школы.
— Твоя бабушка была железной женщиной. С ней никто не мог справиться. Если бы она так рано не умерла, то наверняка достала Надьку.
— Она даже, умерев, её достала, — невесело пошутила я.
— Она как-то с этим связана? — глаза тёти Али с любопытством распахнулись. — Со смертью Нади.
— Самое непонятное в этом, знаете, что? Что ни у кого нет уверенности, что нашли именно Надю.
— То есть как? — опешила тётя Аля.
— У той женщины, которую достали из колодца, лицо было облито кислотой, а одежда вся истлела. Просто кто-то сказал, что это Надя, все и поверили.
— Не может быть, — тётя Аля едва дышала.
— Я звонила в полицию, спрашивала, но они со мной не захотели разговаривать. Так что нам остаётся только догадываться. В любом случае, Надю, или кто бы там ни был, уже похоронили.
— Ну, бардак … — протянула она. — Ты меня поразила, конечно.
— Это всего лишь
Тётя Аля подошла к окну и застыла, глядя в темноту.
— Приходи к нам на Новый год. Мы кучу гостей наприглашали — посидим, потом пойдём фейерверки запускать и с горок кататься. Будет весело.
Когда я вошла в комнату Бэзила, он стоял в лоджии, облокотившись локтями о раму открытого окна, разговаривал по телефону и курил. Тянуло ледным холодом. Я подошла.
— Он звонил и спрашивал про машину, — говорил Бэзил. — Без понятия, откуда инфа.
Сомневаюсь, что она знает. Погоди, не психуй. По-твоему уже было, теперь сделаем по-моему. Пошёл ты сам!
Сбросив разговор, Бэзил сунул телефон в карман, резко повернулся, и заметив меня, вздрогнул.
— Мама зовёт пить чай, — сказала я.
— Забвение — вот тайна вечной молодости. Мы стареем только из-за памяти. Мы слишком мало забываем.
— Чего? — не поняла я.
— Тема моего варианта: «Жизнь мёртвых продолжается в памяти живых». У меня на уроке все цитаты из головы вылетели, а сейчас на тебя посмотрел и неожиданно вспомнил. Муть какую-то понаписал. Надеюсь, зачтут.
— Уж лучше это, чем про зло.
— Удивительно. Почему, когда надо вспомнить, я не помню, а когда не надо, само собой лезет?
— Потому что ты тратишь все силы на то, чтобы вспомнить, а не на само воспоминание.
— И в чём разница?
— Ну, когда ты играешь в свой футбол, ты же думаешь о том, чтобы забить мяч в ворота, а не о том, как бежать. Ну, то есть, если ты во время игры будешь думать о том, как переставляешь ноги, ты никогда не забьёшь гол. Как-то раз, спускаясь по лестнице, я почему-то стала думать о том, как наступаю на ступеньки, как моя нога соприкасается с их поверхностью, и что очень важно не промахнуться. Короче, я чуть не свалилась и еле-еле доползла до низа.
— И что тогда делать?
— Не циклится, пытаясь вспомнить.
— Если я не буду пытаться вспомнить, я вообще ничего не напишу.
— Напишешь, просто не сразу.
— Ага, лет через десять.
— Вась, — я взяла его за руку, развернула ладонью вверх и накрыла своей в дружеском пожатии. — Ты должен мне всё рассказать. Сейчас уже пора. Правда. Мы и так слишком сильно запутались. Что с Надиной машиной? Скажи честно. Вы видели, как она уехала на ней?
Бэзил сосредоточенно смотрел на наши руки. Он что-то серьёзно обдумывал.
Мой большой палец лежал на гладком, оплавленном кусочке кожи между его большим пальцем и указательным, там, где был ожёг.
Я подняла на него глаза.
— Ты ведь не супом обварился?
Бэзил медленно покачал головой.
— Не супом.
— Это кислота, да?
Он кивнул.
— Ну, так расскажешь?
— Фил меня убьёт.
— Тебе важнее Фил или я?
— Когда я предложил выбрать, ты предпочла Томаша, — парировал Бэзил.
— Фил злой и рядом с ним ты тоже становишься злым. Тогда, возле ямы, мне было очень обидно.