Пущенные по миру
Шрифт:
– Скажи честно: это всё? – спросил Снегов у Егора.
– А сколько же нужно? – переспросил он, делая глупый вид.
– Мартунин, у тебя, кажись, три коровы, так? – заговорил Антип. – И две лошади, а с жеребёнком – три? Да два телёнка, да гурт овец был, а сколь порешил? – Егор слушал и в ненавистном прищуре смотрел на неприятеля. – Я тебя точно прищучу! – крикнул пред сельсовета.
– Интересно, – протянул Снегов, рассматривая внимательней мужика. – Зачем врешь? Какой же ты прижимистый, а ведь отнимаешь у своих же сельчан. Нехорошо, Мартунин, – сердито произнес Снегов.
Однако Егор эти вопросы
– А намедни у Епифана, моего братана, корова заболела, и её вести постеснялся, вот у меня и попросил… И я выручу брата, как вы полагаете, нельзя мне так сделать? – и потом сурово глянул на Антипа, а тот тем временем, сидя за столом, что-то быстро записывал.
– Тогда чего же брат не пришёл, пусть придёт немедленно и сей факт подтвердит! – отчеканил Снегов, твёрдо расхаживая по горнице председателя сельсовета.
– Дак он лес стережёт; вернётся – конечно, тогды и скажу.
Снегов остановился около стола, значительно переглянулся с Бединым, а тот ему многозначительно кивнул.
– Ладно, с тобой, товарищ… э-э… Мартунин? Решим дополнительно, пока ступай себе…
«Вот она, обещанная добровольность, – ворчал Егор, шагая скоро домой, – и только попробуй заикнись супротив, враз в контру запишут, статейку уклониста подыщут и в Сибирь. Да, это смогут. Советская власть хвалёная, а всё одно – дерёт налоги, а эти паскуды коммунятские смотрят с недоверием как на врага, личное, что ли, у них украл»?
У Епифана была одна корова и одна лошадь, на которой он лес объезжал, и пока не ведал, что ему делать с коровой, ведь она крепко выручала, обеспечивая детей молоком. А когда вечером к нему пришёл брат с предложением солгать властям, что, мол, корова пала, он не на шутку струхнул. «И что жа это он такое удумал?» – про себя произнёс Епифан, охваченный паническим страхом, и в недоумении провожал Егора.
Утром сомнения от него отступили, и он повёл корову в колхоз. Однако дорогой его вновь одолевали сомнения: может, погорячился, ведь в колхозе он состоять не будет, а скотину отдаёт. Что же это получается – добровольно отказывается от последней коровы? Наверное, брат прав, с ними, селянами, поступают по-грабительски. Как они проживут без своего хозяйства и без земли? На это он не мог ни от кого получить вразумительного ответа, отчего на душе становилось вдвойне досадно и муторно.
Пока он шел к подворью Бедина, некоторые хозяева стояли у своих дворов и тоскливо глядели на улицу и на то, что в этот час на ней происходило. Вот он ведёт корову, а там еще кто-то, Епифан подумывал, подойти ли к кому-нибудь, чтоб ему хоть кто-либо разъяснил: как верней ему поступить? Однако не решался, продолжал вышагивать по улице на пару с коровой, только здороваясь с односельчанами. Впрочем, кто из них точно знает, правильно ли они сами сделали, вступив в этот колхоз? Да и те, кто ещё продолжал пребывать в большом сомнении, не спешили записываться в общину. Веками жил народ без колхоза, будучи закрепощен, а как только дали свободу, не успели очухаться —и вот снова будет над всеми стоять одно лицо. В старое время был помещик, теперь – председатель. В таком случае правильно ли сами организаторы поступают, создавая колхозы? Конечно, тут такого вопроса быть не должно, ежели сам товарищ Сталин дал властям такое партийное указание.
Нэпманов разогнали – это хорошо, а в деревнях придавят кулаков, и жить будет свободней. Замечательно, что у него, Епифана, никогда не было богатого хозяйства, зато Егорка всю жизнь рискует и вот сейчас никак не уймётся. Его мысли прервал чей-то оклик:
– Епиша, ты никак оглох, ай не слышишь, – звала его старушка из двора. – Правление колхоза Бедин от себя убрал в избу Степки Горчихина, шагай таперяча к нему.
Епифан, занятый своими мыслями и не желая от них отрываться, лишь кивком поблагодарил хоть одну добрую душу.
Когда в правлении у него спросили, есть ли у него дома ещё корова, он выпялил на Снегова непонимающий взор. Вот тогда он враз припомнил: не успел он появиться на своей половине, как к нему пожаловал Егор и затеял странный разговор:
– Ежели спросят, сколь у тебя коров, говори, свою, мол, порешил, яловая, а эту – купил у брата…
– На хрена мне врать? – сердито спросил он.
– Говори, как велю, а потом всё поясню!
Но тогда Епифан отмахнулся от совета брата. И вот теперь он пребывал в растерянности: что отвечать уполномоченному?
– Да одна у него, – небрежно за Епифана ответил Антип, – скажи братцу, пусть не юлит, не то будет хуже, сам приду проверять!
– Дак я привёл одну-разъединственную, – заикаясь, бросил тот.
– Вот и хорошо, а себе возьмёшь у брата, а если он не отдаст, скажи мне! – маленький Снегов остановился перед долговязым и высоким мужиком, порядочно растерявшимся от его сурового решения, при этом часто заморгал ресницами…
В это время Егор стоял под его воротами, ждал брата, как бога его высматривал, но Епифан так быстро прошелестел сапогами по мокрому снегу, что не удостоил его даже беглым взглядом. Егор с мрачным видом увязался следом за братом, который выглядел каким-то потерянным и разбитым.
– Ну и чего добился, теперя куковать без коровки? – спросил осторожно Егор, но с долей злого ехидства, почувствовав, что Епифан даже зрить его не желает.
– Будь доволен, что твои увсе целы… – бросил тот в обиде.
– За молочком своим деткам ко мне побежишь?
– Не боись, не побегу! – резко отчеканил. – Но жадность ещё никого не спасала, попомни мои слова, – однако тут Епифана будто кто толкнул в спину, и он как очумелый кинулся опрометью со двора в сторону колхозного правления, разместившегося после выселения семьи Горчихиных в его просторной избе.
Через двадцать минут Епифан усталый вернулся домой, словно только что разгрузил сам три вагона дров.
Тем временем Софья стояла с Егором и Настей, ждавшими его возвращения, и, поравнявшись с ними, Епифан отозвал брата в сторону:
– Я им сказав, что привёл тваву коровку, моя стоит, – сообщил он, почти не глядя на брата.
– Так вот что тебя укусило, а я гадаю: куда это его дьявол понёс? Это как же понимать, – вопрошал, сверкая безумными глазами, Егор, густо покраснев, – я тебе должен свою корову отдать, да? А ты, брат, однако, не дурак! – протянул свирепо Егор.