Пушка 'Братство'
Шрифт:
дей, привезли бронзу для официальных заказов. Рабочие деловито хлопотали y опок и печей, где, гудя, разгорался огонь.
Четверка часовых переглядывалась, переглядывались в мы; нам стало не по себе. Среди этой деловой суеты мы, бездействующие, были на редкость неуместны. Наше оружие и наша стража явио стесняли именно самих рабочих, и так как мы отлично понимали это, то тоже испытывали неловкость. Там, наверхy, в своей стеклянной будке господин Фрюшан, посасывая сигару, разбирал корреспонденцию. Литейщики, формовщики и старшие мастерa десятки раз проходили мимо нашей пушки, но даже искоса на нее не глянули.
За
– - Недостает только, чтобы Бельвиль всем свои законы навязывал!
– резко произнес один из них.
Маркай доспешил вмешаться, желая успокоить Сенофра и Фигаре, и только с помощыо подошедшего Тонкереля удалось их утихомирить.
Господин Фрюшан, наблюдавший за этой перепалкой со своей вышки, явно разочарованный удалился к себе в кабинет.
– - Вот видите,-- прошептал старший мастер, взяв под руки Гифеса и меня,-- из-за вас, чего доброго, может драка начаться. Есть y нас два-три молодчика, которые только этого и ждут. Попробуем добром уладить. Мы тут потолковали с Маркайем. Можете ему полностью доверять, он член Интернационала.
После такого представления секретарь синдиката литейщиков Маркай, круглоголовый мужчина с болышши черньши глазами, с висячими усами и узенькой бородкой, изложил нам принятое ими решение: пушку "Братство" окончательно доделают рабочие, они останутся добровольно в литейной после конца смены. Ho с господином Фрюшаном можно будет договориться лишь на следующих условиях: стрелки немедленно покидают не только литейную, но и вообще территорию завода.
– - Об этом и речи быть не может,-- отрезал Гифес. Тонкерель обиженно отошел прочь, a Маркай на прощание бросил типографщику:
– - Ты неправ, гражданин.
B полдень, когда литейщики, примостившись y печей, подкрепляли свои силы скудным завтраком, принесенным из дому, Пальятти, Янек, Шиньон и Феррье сменили стоявших на карауле y нашей пушки, по-прежнему зажатой опокой, Матирасa, Бастико, Пливара и Нищебрата.
Ho вот для Марты пересменки нет, она даже на минутку не желает сбегать в тупик. Она, Марта, всегда живет только одной- единственной целью. И она не отходит от нашей все еще не родившейся пушки. Марта вроде лука, который достигает полного своего совершенства лишь в тот миг, когда вылетает стрела. На память мне приходят ee слова, сказанные в полусне: "Сначала празднуют..." Hy a если нам с боями все-таки удастся вырвать пушку? Что ж, после одержанной победы эта пламенная душа понесется искать новый праздник. И ей потребуются новые стрелы, чтобы напряглась тетива.
– - A какой для тебя, Марта, самый-самый большой, самый прекрасный праздник?
– - Революция.
Ух, черт, до чего же хорошо в литейной братьев Фрюшанl Кожа Марты на шее, за ушами, на спине, смуглая ee кожа, теплая и тонкая,-- точно новый клинок, согретый в ладони, она вбирает в себя и удерживает запахи и как-то удивительно тонко примешивает их к собственному aромату. Никогда от Марты не может пахнуть плохо, потому что пахнет от нее одновременно и Мартой, и жильем Марты. Мы говорим: "У Марианны смуглая кожа", ну a наша Марта -- она
– - О чем думаешь, Марта?
– - О лафете. Знаешь, Кош с Барденом могут его нам смастерить.
– - Hy a колеса?
– - Украдем.
Все еще в литейной. К вечеру.
Мы теперь одни, Марта, я и наша орава, но не в полном сборе. Литейщики то и дело поглядывают на нас, кто лукаво, кто печально, a двое-трое -злобно.
Рота Гифеса получила категорический приказ незамедлительно отправиться в сторожевое охранение. Тут и сомне
ния быть не может, приказ состряпалrи марионетки из мэрии. A устроил это наш торговец скоропостижными смертями, он же аптекарь Диссанвье, который из кожи лезет вон, лишь бы угодить братьям Фрюшан. И понятно, что после клеветнических слухов насчет сражения под Шампиньи стрелки Бельвиля никак не могут ответить отказом на приказ отправиться на огневые позиции, дажв сославшись на пушку "Братство".
Вот и оставил нас одних командир Гифес, он был в полном отчаянии, не так из-за брошенной без присмотра пушки "Братство", как из-за нас.
– - Тут уж увиливать невозможно... Я обсудил это с Предком, и оба мы на сей счет согласны. Кстати, он скоро сюда пожалует.
– - A тупик в курсe дела?
– - спросила Марта.
– - Да я только молодого Феррье видел.
– - Торопыгу? Hy, значит, все в порядке. Сынок граверa примчался сразу же после ухода стрелков. Он хлопнул меня по плечу и шепнул:
– - A ну, живо, спрячь-ка под куртку.
– - Что это такое?
– - Револьвер. Системы "лефоше", последняя модель, с барабаном. Заряжен. Шестизарядный.
Вслед за Торопыгой явились братья Родюк, потом команды из Жанделя и Менильмонтана. Ho и теперь нас было всего пятнадцать душ.
Рабочие зашумели, когда господин Фрюшан старший перегнулся через перила своей галереи и крикнул им:
– - Чего же вы ждете, почему не разбили до сих пор опоку и не вынули пушку?
– - На вашем месте я не стал бы такими вещами шутить, сударь!
– - бросил ему Маркай.
Как раз в эту минуту подоспели Жюль и его дружок Пассалас. Они стали рядом с нами, окружив Марту. За спиной каждый прятал мячик, но мячик черный, перевязанный ленточкой.
– - Бомбы,-- шепнул мой кузен, но тут вошел Барден с Пробочкой на плече.
Работа остановилась. Марта стояла впереди меня. От ee волос пахнет металлом и плавкой, но от этого ee собственный aромат становится еще гуще. Слышно только, как потрескивает в печах огонь...
Господин Фрюшан снова крикнул со своего насеста:
– - Тонкерель, вы что, не слышите меня?
Ho в голосе уже не звучали повелительные нотки, скореe, чувствовалось, что хозяин узке не прочь попросить совета. Недаром обратился он к одному из самых норовистых своих мастеров.
Тонкерель вместо ответа корчит гримасу, означающую: если вам угодно навязать себе на шею еще одну грязную историю...
Тем временем приходят Предок, Tpусеттка, Митральеза, Дерновка и Шарле-горбун, этот приволок целую орду с улицы Сен-Венсан, и каждый вновь прибывший во всеуслышание объявляет, что скоро, мол, сюда явятся их брательники, соседи, родичи, дружки-приятели и все такое прочее... Оказывается, кликнули клич в Шароне, в Ла-Виллете и в Тампле.