Пушкин в жизни: Систематический свод подлинных свидетельств современников
Шрифт:
В 1842 г. Пушкин вышел в отставку, жил некоторое время в деревне у отца, чуть было не женился на М. И. Осиновой, в 1843 г. определился на службу в Одессу членом портовой таможни, там женился. В 1851 г. заболел водянкой, ездил за границу лечиться, поправился, но, возвратившись, опять стал пить и умер летом 1852 г. в Одессе.
Ольга Сергеевна Павлищева
(1797–1868)
Рожденная Пушкина, родная сестра поэта. В 1832 г. Пушкин писал Дельвигу: «Ты знаешь, что я имел нещастие потерять бабушку Чичерину и дядю Петра Львовича, – получил эти известия без приуготовления и нахожусь в ужасном положении, – утешь меня, это священный долг дружбы (сего священного чувства)». В издевательских, шутливо-банальных строках этих отображается общее отношение Пушкина к родственному чувству, – оно для него тоже было «сим священным чувством». Ему совсем не пришлось изведать хороших родственных связей, дружественно-близких отношений с близкими по крови и по совместной жизни людьми. Отношения эти насквозь были проедены фальшью и глубоким равнодушием, прикрытым показной родственностью. Отец, мать, дядья, тетки – все были такие, о всех них Пушкин не говорит иначе, как с пренебрежением и насмешкой. А потребность родственной любви была в нем заложена большая. И с братским, именно родственным, горячим чувством он подходил к подраставшему брату Льву, к сестре Ольге, на них пытался излить переполнявшую его душу родственную нежность. В брате ему очень быстро пришлось разочароваться и совершенно от него отдалиться. Отдалился он постепенно и
В детстве они были близки. Вместе играли, разыгрывали написанные Пушкиным французские комедии. Из лицея он в 1814 г. писал ей послание «К сестре»:
Чем сердце занимаешьВечернею порой?Жан-Жака ли читаешь,Жанлис ли пред тобой?. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Иль моську престарелу,В подушках поседелу,Окутав в длинну шальИ с нежностью лелея,Ты к ней зовешь Морфея?Иль смотришь в темну дальЗадумчивой СветланойНад шумною Невой?Иль звучным фортепьяноПод беглою рукойМоцарта оживляешь?Иль тоны повторяешьПиччини и Рамо?После выпуска из лицея Пушкин жил в квартире родителей на Фонтанке вместе с сестрой. Из южной ссылки в письмах к брату он делал ей коротенькие французские приписочки в таком роде: «Любишь ли ты по-прежнему свои уединенные прогулки? Какие у тебя любимые собаки? Забыла ли ты трагическую смерть Омфалы и Бизарра (собачки Ольги)? Что тебя забавляет? Что ты читаешь? Ездишь ли верхом? Вышла ли замуж? Собираешься ли это сделать? Сомневаешься ли в моей дружбе? Прощай, мой добрый друг!» Когда в 1824 г. Пушкин приехал в качестве ссыльного в Михайловское, в его столкновениях с родителями Ольга стояла на его стороне, а он писал о ней княгине Вяземской: «…сестра моя – небесное создание». Когда Пушкин остался в деревне один, он в письмах к брату в Петербург неизменно просил передать сестре поцелуй и уверение в любви. Пущину, посетившему его в ссылке в начале 1825 г., выражал сожаление, что с ним нет сестры его, но что он ни за что не согласится, чтобы она по привязанности к нему проскучала целую зиму в деревне. Лето 1825 г. Ольга Сергеевна провела с родителями в Ревеле, там с ней очень подружился князь П. А. Вяземский и написал ей стихи:
Нас случай свел; но не слепцом меняК тебе он влек непобедимой силой,Поэта друг, сестра и гений милый,По сердцу ты и мне давно родня!Так! в памяти сердечной без закатаМечта о нем горит теперь живей:Я полюбил в тебе сначала брата,Брат по сестре еще мне стал милей!Между братом и сестрой была – да! – несомненно, нежная родственная любовь. Но странное дело! Брату, пятнадцатилетнему еще мальчику, Пушкин пишет из Кишинева длинные письма, делится с ним мыслями своими, настроениями, а к двадцатитрехлетней сестре – коротенькие приписочки с вопросами о любимых собачках. До нас дошло всего одно только коротенькое, чисто деловое письмо Пушкина к сестре да еще две-три приписочки к ней в письмах к брату. Ее Пушкин не приобщает ни к умственной своей жизни, ни к душевным переживаниям, – любить любит, но переписываться решительно не о чем: для подобной переписки были впоследствии выдуманы «секретки» – такого устройства письмо, что много в нем никак невозможно написать, – и рад бы, да места больше нет.
Длинную девическую жизнь Ольга Сергеевна провела в родительской семье. Ей уже перевалило за тридцать. Жизнь была очень невеселая. Деспотическая мать держала ее в ежовых рукавицах и обращалась, как с девочкой-подростком, скупой отец пилил за каждую разбитую чашку. В начале января 1828 г. посватался за Ольгу Сергеевну Николай Иванович Павлищев, – человек моложе ее на пять лет, бедный, – по отзыву Корфа «очень мало привлекательный и совершенно прозаический». Родители ответили решительным отказом. Сергей Львович замахал руками, затопал ногами и, – Бог весть почему, – даже расплакался, а Надежда Осиповна распорядилась не пускать Павлищева на порог. Когда, две недели спустя, она увидела Павлищева на балу, то запретила дочери с ним танцевать. Во время одной из фигур котильона Павлищев сделал с Ольгой Сергеевной два тура. Надежда Осиповна в это время играла в соседней комнате в карты. Она в негодовании выбежала и, у всех на глазах, толкнула свою тридцатилетнюю дочь. Ольга Сергеевна упала в обморок. На следующий день она написала Павлищеву, что согласна венчаться без позволения родителей. 25 января, в час ночи, она тихонько вышла из дому; у ворот ждал Павлищев; они сели в сани, помчались в церковь св. Троицы Измайловского полка и обвенчались в присутствии четырех свидетелей-офицеров, друзей жениха. После венца Павлищев отвез жену к ее родителям, а сам отправился на свою холостую квартиру. Рано утром Ольга Сергеевна отправилась в гостиницу Демута, где жил Пушкин, сообщила ему о своей свадьбе и просила переговорить с родителями. Пушкин удивился, немного рассердился, но отправился к родителям исполнить поручение. Сергею Львовичу сделалось дурно. Привезли цирюльника пустить кровь. Сергей Львович, в беспамятстве горя, поднял, однако, спор с цирюльником и начал учить его, как пускать кровь. В конце концов родители смилостивились. Пушкин послал за Павлищевым, новобрачные, как водится, упали к ногам родителей и получили прощение.
Семейная жизнь Ольги Сергеевны, по-видимому, не была счастлива. У мужа вскоре появились, кажется, связи на стороне. Ольга Сергеевна месяцами и годами жила в Петербурге, тогда как муж ее служил в Варшаве.
Отношения Ольги Сергеевны с братом после замужества год от года становились все холоднее. Нам неясны причины этого. Но уже летом 1831 г., когда Пушкин с молодой женой жил в Царском Селе, а Ольга Сергеевна с родителями – по соседству в Павловске, в отношениях Пушкина к сестре замечается небрежность и какое-то раздражение. Письма, которые на его имя посылаются для нее, он затеривает. Ей он однажды, как сообщает Ольга Сергеевна мужу, «написал письмо до того нахальное и глупое, что пусть меня похоронят живою, если оно когда-либо дойдет до потомства, хотя, по-видимому, он питал эту надежду, судя по старанию, которое он приложил к тому, чтоб письмо до меня дошло». Больше писем Пушкина к сестре мы не знаем; если они и были, то, очевидно, не такого рода, чтоб Ольге Сергеевне приятно было довести их до сведения потомства. Из писем Ольги Сергеевны к мужу, с очень редкими и незначительными упоминаниями о брате, также нельзя заключить, чтобы между ними существовали сколько-нибудь близкие отношения. Вскоре начались докучные приставания ее мужа, наседавшего на Пушкина с требованиями выплаты приданого Ольги, доли ее в наследстве. Ей приходилось передавать Пушкину письма мужа, поддерживать его домогательства, доводя брата до припадков полного бешенства. Отношения стали совершенно отдаленными. Сестра Ольга вдвинулась в ряды «родни», – той родни, которая составляет для человека неприятную, но неизбежную докуку жизни.
Николай Иванович Павлищев
(1802–1879)
Служил по министерству народного просвещения, работал в архивах, в 1825 г. вышел в отставку, сблизился в Петербурге с кружком Дельвига, участвовал переводами в «Литературной газете». В 1828 г. женился на Ольге Сергеевне Пушкиной, сестре поэта, против воли ее родителей. Хорошо играл на гитаре, увлекался музыкой; в 1829 г. издал вместе с М. И. Глинкой «Лирический альбом на 1829 г.» – сборник романсов Глинки, Виельгорского,
В лице Николая Ивановича Павлищева в безалаберное и бездельное родственное окружение Пушкина вошел аккуратный, очень деловой чинуша, прекрасно понимавший свои выгоды и умевший их отстаивать с упорством и систематичностью. И как иначе можно было действовать, имея дело с бестолковыми новыми родственниками, на которых ни в чем нельзя было положиться? Судите сами. Тесть его Сергей Львович обещал выдавать его жене по четыре тысячи рублей в год. Но денег у Сергея Львовича никогда нет, да по бесхозяйственности его никогда и быть не может. За управление делами принужден был взяться его сын Александр Сергеевич. Павлищев спешит написать ему письмецо: «Батюшка назначил когда-то содержание жене моей по четыре тысячи в год; назначение это было принято с полною благодарностью. Несмотря на то, в первые два года дано было только по две тысячи, в последующие два по полторы тысячи, а в остальные еще менее, так что в последние двадцать месяцев пребывания нашего в Варшаве вся выдача ограничилась только тысячью руб. Оставленный таким образом на одном царском жалованьи, я не смел никогда роптать, сократил расходы; два раза имев случай получить награду, я отказался от чинов и крестов, а удовольствовался деньгами для расплаты с кредиторами. Но случай не всегда может предоставиться, и тогда кто заплатит долги мои? Не мне одному грозит нужда: обо мне и речи нет; но жена моя, сестра ваша, имеет, кажется, право на участие родных к ее судьбе. Я порадовался, что наконец вы, вступив в управление имением Сергея Львовича, будете постоянно помогать нам хотя тысячью пятьюстами руб. Но скажите, когда именно начнется первый год? Разрешение этого вопроса, как видите, для меня очень важно». Пушкин ответил шурину: «Покамест не приведу в порядок и в известность сии запутанные дела, ничего не могу обещать Ольге Сергеевне и не обещаю; состояние мое позволяет мне не брать ничего из доходов батюшкина имения, но своих денег я не могу и не в состоянии приплачивать».
С этого времени начинается систематический обстрел Пушкина письмами из Варшавы и не прекращается до самой его смерти. Чиновник цепок, за свое держится крепко и упорно старается достичь цели не тем, так другим путем. Письма длинные-длинные, скрытно-ядовитые, полные убийственной канцелярской логики. Весной 1835 г. Павлищев пишет Пушкину: «…долгов моих платить вы не обязаны; но… этих «но» я мог бы подобрать много, ограничусь несколькими главнейшими. Или жена моя – дочь Сергея Львовича и дети ее – внуки его, или нет; последнее невероятно, следовательно, первое остается в своей силе. На этом основании я делаю вопрос: почему не выделить ее, не дать ей того, что раньше или позже ей должно быть отдано? Сыновей холостых, и даже женатых, не все отцы и не всегда при жизни своей выделяют; но замужних дочерей… все и всегда, – так водится на святой Руси. По течению дел я вижу, что вы не можете дать и не дадите нам ничего с имения: четырехлетние обещания служат тому доказательством. Итак, отделите нас, сделайте благое дело». И еще, и еще, одно за другим, плывут из Варшавы письма, как дождливые осенние тучки под западным ветром. Жена Павлищева в начале 1836 г. писала ему из Петербурга: «Я очень недовольна, что ты писал Александру. Он кричал до хрипоты, что лучше отдаст все, что у него есть, чем опять иметь дело с Болдином, с управляющим, с ломбардом и т. д. Он не прочел твоего письма, он возвратил мне его, не бросив на него взгляда. Как тебе угодно, я больше не буду говорить с Александром; если ты будешь писать по его адресу, он будет бросать твои письма в огонь, не распечатывая, поверь мне».
Весной 1836 г. умерла мать Пушкина. Ее имение Михайловское должно было перейти к наследникам. Дочери Ольге Сергеевне следовала по закону 1/14 часть, мужу покойной – 1/7 часть (Сергей Львович от нее отказался в пользу дочери), остальное – пополам сыновьям. Павлищев счел нужным выяснить ценность имения и на лето приехал в Михайловское – уже как один из совладельцев. Обследование его вскрыло чудовищные вещи. Немец-управитель Рингель со всех доходных статей огромные куши клал себе в карман: на ржи за год украл 280 р., на сене 2150 и т. д. Павлищев управителя прогнал. Вскрылся еще один курьез: и сам Пушкин, и отец его считали, что в Михайловском около 700 десятин земли, оказалось – около двух тысяч. В связи с выясненной им фактической доходностью имения Павлищев определил и долю, следуемую его жене, а кстати, и брату Пушкина – Льву. Познакомив Пушкина с результатами своего расследования, он продолжал: «…так, самая низкая цена Михайловскому 70 тысяч. Я хлопочу о законной, справедливой оценке потому, что действую не за себя, а за Ольгу с сыном и Льва. Чем справедливее оценка, тем законнее будет выделяемая четырнадцатая часть. Если имение купите вы, то я готов спустить еще шесть тысяч и отдать вам его за 64 тыс., т. е. по 800 руб. за душу. Ниже этого нельзя ни под каким видом. Таким образом вы заплатите Ольге вместо 8500 – 13 700, – капитал, составляющий все достояние нашего сына, залог его существования в случае моей смерти или удаления от службы по каким-нибудь непредвиденным случаям. Разумеется, что и Лев поблагодарит, получа вместо 15 700 – 25 000, – о чем я уже писал ему». И предлагал Пушкину либо оставить имение за собой, выплатив сонаследникам причитающиеся части, либо продать имение и поделить вырученную сумму. Пушкин любил Михайловское, терять его было для него очень горько, оставить имение в общем владении Павлищев не соглашался, для выкупа же имения у Пушкина не было денег; притом все друзья на произведенную Павлищевым оценку пожимали плечами и находили, что красная цена за душу не 800 рублей, а 500. Пушкин сдержанно ответил Павлищеву: «Оценка ваша в 64 тысячи выгодна, но надобно знать, дадут ли столько. Я бы и дал, да денег не хватает, да кабы и были, то я капитал свой мог бы употребить выгоднее». Павлищев, как цыган на ярмарке, стал спускать цену, предлагал Пушкину оставить за собой имение за 40 тысяч. В то же время решил насесть на старика-тестя и потребовать у него выдела причитающейся его жене части из нижегородского поместья самого Сергея Львовича. «Я давно считаю его для себя посторонним человеком, – писал Павлищев Пушкину, – но для Ольги он покамест отец. Хочу попробовать его отцовскую нежность, которую он так забавно рассыпает в своих идиллических письмах. Потребую ее приданого – четырнадцатую часть, но не доходов с имения, а самого имения. Предвижу ссору; но тут лучше хорошая ссора, чем дурной лад. Старик будет помнить меня». Тригорская соседка Пушкина П. А. Осипова, насмотревшаяся на Павлищева в Михайловском, писала о нем Пушкину: «Павлищев – форменный негодяй и, кроме того, сумасшедший». Сумасшедший, – конечно, нет, напротив, даже очень сообразительный. Считая дело решенным и согласие Пушкина на 40 тысяч несомненным, Павлищев захватил весь урожай Михайловского, призанял часть урожая у соседей – Осиповой и барона Вревского, все это продал и деньги увез с собой в Варшаву, засчитав их за часть выкупной суммы. И опять из Варшавы поплыли к Пушкину длинные, образцово-логические, пропитанные тайным ядом послания. 4 февраля 1837 г., когда гроб с замерзшим телом Пушкина мчался в сопровождении жандармов по псковским равнинам, Павлищев, еще не зная о смерти Пушкина, строчил у себя в Варшаве: «Странно вы толкуете мои слова… Я никак не мог думать, чтобы вы захотели обсчитывать, и кого? – сестру вашу… Вы не хотите оставить имение за собою, толкуя Бог знает как мои слова… Я не ожидал вашего отречения – теперь что я отсюда сделаю?» и т. д.