Пустынный океан
Шрифт:
— Я когда-то в похожем доме жил, — Альфинур тяжело вздохнул, поднимая голову на люстру с тремя свечками.
— Ты ведь, кажется, тоже в деревне родился? — сняв с себя все верхние одежды и оставшись в одном платье, я поморщилась, увидев проползающего в углу таракана.
— Да, в наших горах только деревеньки и есть. В одной живут чернокрылые, в другой — орланы, мы, помню, на самой верхушке жили. Фениксы те территории давно покинули, но наследие оставили, смешали кровь с орлами, вот мы как отдельный клан и жили.
— Альфинур… — я села напротив мужа, сминая в руках ткань платья.
— Да? — с улыбкой спросил оборотень, наклоняясь
— Почему…у тебя только одно крыло?
Улыбка не исчезла с его лица. Она стала грустной. Он опустил взгляд и через секунду распахнул позади великолепное оперение, переливающееся золотом. Крыло было настолько огромным, что тут же заняло половину всей комнаты. Думаю, что, если бы Альфинур полностью его вытянул, оно бы было метров 5 в длину. Сам оборотень смотрел в другую сторону, туда, где вместо крыла был обрубок…
— Когда в клане рождается двойня — это дурной знак, — Альфинур протянул перья в мою сторону, и я не удержалась, чтобы не коснуться их кончиками пальцев. — Не должна мать порождать четыре крыла. Это в клане от фениксов пошло. У них четыре крыла — знак смерти всего живого. Странные обычаи, правда? — оборотень усмехнулся, а я прикусила изнутри губу, чтобы держать себя в руках. Слышать такое, но при этом видеть на лице улыбку…было тяжело. — Поэтому у родителей лишь два варианта: или убить одного ребенка, или обрубить по одному крылу у каждого. Ну и, как видишь, мои родители нас все же любили обоих…
Значит, и у Айе тоже всего одно крыло…Наверное, они могут летать, если материализуют вместо отсутствующего крыла пламя феникса. И все же, для крылатых оборотней потерять крыло равносильно потере руки…Я и представить не могу, какую ношу тянет за собой Альфинур.
— Но знаешь, даже если условия соблюдены, двойни в деревне не приветствуются, грубо говоря. Ну, как изгои, наверное. Все равно все считают, что проклятье никуда не уходит и такой ребенок в будущем самовоспламениться.
Не знаю, как мастер Джиали повстречал этих двоих, но я рада, что они ушли с ним. Рада, что Альфинур вырос таким, рада, что сейчас он улыбается, несмотря ни на что.
— Ты очень сильный!
— Ну, точно не сильнее Ориаса, — оборотень вновь рассмеялся, вставая с чемодана. — Поздно уже, я хочу, чтобы ты выспалась. Баал наверняка уже свернулся клубочком и спит, возьму с него пример.
Я вскочила с кровати так внезапно, что в первые секунды сама ничего не поняла. Даже муж настороженно посмотрел в мою сторону, вытягивая вперед руки, чтобы если что поймать меня.
— Останься тут…
Наверное, он решил, что ему послышалось, так как его лицо совсем не изменилось. Поэтому я повторила свою просьбу. Громко. Четко.
В груди больно кольнуло, когда он отвел взгляд. Кончики пальцев занемели, когда он приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но так и замер, явно не решаясь? Не хочет? Не хочет…Тогда, когда я впервые сама решилась позвать мужчину в свою спальню…Не хочет…Я отвернулась, но почувствовала, как крепкие руки сильно схватили меня за плечи, разворачивая к лицу с лихорадочным блеском. Альфинур, выдохнув мне в губы, впился с них жадным резким поцелуем, закрывая меня своим крылом. Его длинные серьги щекотали шею, его тяжелое дыхание возбуждало до предела, его беспорядочные блуждания рук по телу выбивали почву из-под ног…Хочет…Я видела это без слов и впервые радовалась тому, что ошиблась, решив иначе. Хочет…Как и я его.
Когда он снял с меня одежду? Когда
Глава 17
Я пела уже очень долго. Не время давало о себе знать, а мои невечные запасы магии, которые медленно таяли, превращаясь в прекрасную мелодию, срывающуюся с уст. Сопрано. Кажется, именно так в Центральной Империи называли высокий красивый голос, шедший не то от сердца, не то от самой души. Русалки никогда не придавали значения строгим классификациям, им, как и демонам, было достаточно лишь услышать голос, чтобы понять, кто поет и какими способностями обладает. Пустынному народу эта возможность не была дана, поэтому он сделал так, как делал всегда — упорядочил все в строгом порядке, грубо разделив голоса русалок на виды. Сопрано, контральто, тенор, баритон — всего и не припомнишь. Однако когда-то учителя хвалили мой голос, называли редким, описывая его как колоратурное сопрано*. Конечно же, это мне и запомнилось, ведь тогда я была падка на похвалу, воспринимая её, впрочем, как само собой разумеющееся. Красавица? Да-да, без вас знаю. Чудесный голос? Как иначе. Завидная невеста? Безусловно, это я. Каким же мелочным все это кажется теперь…
Песня была на древнем русалочьем языке, а потому для всех здесь собравшихся мелодия звучала красиво, но непонятно. Слова будто плавно и незаметно перетекали друг в друга и от того казалось, словно не было ни точек, ни отдельных предложений, ни уж, тем более, отступлений. Великие русалки могли петь днями напролет, но моих сил было недостаточно из-за кровосмешения, а потому меня хватило ровно на три часа. Было бы глупо полагать, что все это время я просто пела. Когда мелодия изливается наружу, она связывает с собой потоки всех, кто находится вокруг, и я могу так или иначе воздействовать на них. Это сложно. Работа до ужаса кропотлива, она выматывает концентрацией и возлагаемой ответственностью за чужие потоки, оказавшиеся в моих руках.
Я не хотела их подвести. Многие, кто находился в этом стареньком зале храма, уже наполовину покрылись чернью, что быстро ползла по всему телу, оставляя позади лишь уродливые волдыри да тощие хладные конечности. Больше всего мне было жалко детей. Маленьких пухляшей, что сидели на руках заплаканных матерей и дергали их за волосы своими черными пальчиками, крохотных малюток, над которыми ворковали изуродованные кормильцы…Все они, что были поражены чернью, сейчас мирно дремали, опершись на многочисленные колонны. Черная полоса, прекратив ползти по телу, замерла вместе с ними. Таким было действие недавно царствующей здесь мелодии.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
