Пустынный океан
Шрифт:
Моя мама не сказала мне ни слова. Ни разу не подошла и даже не посмотрела на меня, словно я стала невидима и неосязаема. Многие госпожи смотрели осуждающе, другие — заинтересовано, но абсолютно точно стало понятно, что теперь я для общества, как та дама, что жила с нагами, — белая ворона, пошедшая против заложенных издавна норм и идеалов. Но мне было все равно. Да, я не понимала своих мужей, но понимала, что каждый их них заслуживает счастья. Я оттягивала момент, жаловалась на то, что никто не делает первый шаг. Но сейчас, сидя рядом с каменным гробом, я понимала, что время неумолимо идет вперед, что вокруг могут оказаться
— Эолин, нам пора домой.
Мужской бархатный голос с певучими нотками не был мне знаком. Я обернулась, но не сразу заметила его обладателя, что вальяжно облокотился о мраморную стену, засунув руки в карманы широких шаровар. Он был очень смуглым, черные смоляные волосы завязаны в толстую косу до бедер, а яркие зеленые глаза, в которых наверняка всегда пляшут искры, смотрели заботливо и нежно. Я лишь на секунду опустила взгляд, чтобы достать бумагу и перо, как он оказался рядом со мной, едва заметно касаясь своими смуглыми пальцами моего горла. А затем исчез. Испарился, будто все это было миражем, иллюзией или чьей-то злой шуткой. Я и разглядеть его толком не успела, но была уверена в том, что тот, кто стоял здесь секунду назад, был реален. Я не видела его прежде, даже его внешность не была характерна для здешних мест, где, чем бледнее ты, тем аристократичнее род, но он меня определенно знал. А, может, я все же и правда схожу с ума, иначе как тогда объяснить то, что сейчас я слышу…собственный запоздавший вопрос, адресованный незнакомцу…
— Кто ты…
— Госпожа! Радость-то какая! Вы заговорили! — Цейхан сложила перед грудью руки и покачалась из стороны в сторону. — Ну, хоть что-то, наконец, хорошее! Теперь вы снова сможете радовать нас своими песнями!
— Спасибо, Цейхан, — я благодарно улыбнулась. Странно было слышать собственный голос за столь длительное время молчания. Он казался каким-то высоким…Или он был таким всегда?
— Вам подать ужин в кабинет?
— Не стоит. Сегодня мы все, — я оглядела стоявших рядом мужей, — будем ужинать вместе. Работа, — задержала взгляд на Валефоре, — подождет. Альфинур, приготовишь что-нибудь особенное?
Оборотень расплылся в улыбке и тут же кивнул.
— Конечно! Дайте мне полчаса, и все будет готово!
— Госпожа, могу я поговорить с вами? — произнес Ориас, щуря взгляд.
— Да, думаю, мне стоит поговорить с каждым из вас.
Все четверо удивленно вскинули брови, но промолчали, видимо, понимая, что я все же права. Теперь, когда мой голос вернулся, теперь, когда я поняла ценность слов, я смогу донести до каждого свои чувства и мысли, а дальше все будет зависеть лишь от них.
Я очень хотела открыть записку, которую Фирюэль так осторожно положила мне в карман, но это подождет. Сейчас, когда Ориас сам захотел поговорить со мной, я должна перво-наперво уделить внимание именно ему. С самого утра, встретившись взглядом с Рубиновым кланом, маар выглядел подавленно, и было нетрудно понять, почему. Более того, я узнала его прошлое, и не думаю, что он рад подобному. И все же, если он доверится мне, хотя бы чуть-чуть, я буду очень рада, потому что я бы хотела доверять такому, как он.
Сев в мягкое
— Госпожа…
— Ты можешь называть меня по имени. Это не так уж трудно, поверь, — я попыталась ласково улыбнуться.
— Я…Я думаю, что тебе будет лучше подать на развод со мной. Я все узнал. Меня не смогут вновь посадить в шахту после брака с тобой, но у тебя…У тебя из-за меня могут быть очень большие проблемы. Рубиновый клан мстительный. Он не спустит это с рук.
— Дело только в этом?
Ориас кивнул.
— Тогда мой ответ нет.
Он нахмурился и нервно сглотнул.
— Ты, должно быть, не поняла…
— Я все поняла. И мой ответ нет. Я не буду подавать на развод из-за подобной мелочи, Ориас.
— Ты не понимаешь! Для них — устроить травлю, как пальцами щелкнуть! Ты можешь пострадать! Если еще кто-то по моей вине…
Он замолчал и наклонил голову. Я могла его понять. Сейчас, казалось, даже я чувствовала его вину, которой на деле не было. Он до сих пор корил себя в том, что произошло тогда, и, признаться честно, мне была приятна его обеспокоенность. Даже, если это всего лишь благодарность, но он беспокоился за меня. Это ли не повод для радости? Я наклонилась вперед и нежно коснулась его руки, постучав пальчиком по кольцу на пальце.
— Пусть только попробуют устроить что-то подобное. В этом замке нет слабых созданий. Теперь, когда ко мне вернулся голос, даже я смогу дать отпор.
— Ваш голос не может навредить, вы не сможете…
— А ты уверен в этом? Если я могу обращаться в русалку, мой голос не может быть таким безвредным, как прежде, разве нет?
— И все же…
— Ориас, я хочу, чтобы ты был рядом со мной.
Видеть на лице мужественного маара растерянность было приятно. Теперь, узнав его историю, я не хотела дать ему лишь безопасность, я хотела дать ему повод начать все сначала. Пусть поставит перед собой новые цели, пусть он знает, за что борется, пусть ухватится за свою жизнь так крепко, насколько это возможно.
— Прошу прощения за то, что сказал ранее. Я никогда не оставлю тебя…
Я искренне широко улыбнулась и поднялась с кресла, раскрывая свои объятия в сторону маара. Тот широко распахнул глаза и помедлил, неуверенно поднимаясь с кресла.
— Мне начинает казаться, что ты почему-то боишься меня, — нетерпеливо помахала я руками, что уже начали затекать.
— Нет…Нет…Просто я не…
— Ну, давай. В объятиях нет ничего страшного.
Ориас сделал шаг вперед, и я обхватила руками его торс, вдыхая все тот же запах хвои. Его рука осторожно коснулась моей макушки.
— Вот видишь, — весело сказала я, отстраняясь, — нож в спину не вонзила, ядом не плюнула.
Маар покраснел и прокашлялся.
— Я…не это имел в виду…
После ужина я вновь поднялась к себе в кабинет, доставая из шкафа черное платье, в котором лежала записка. Почерк был небрежным, словно моя сестра писала второпях, а сама бумага порядком измята, будто Фирюэль каждый раз комкала её, слыша чьи-то приближающиеся шаги. Конечно же, все происходящее вызывало максимум недоверия, и сейчас разглаживая два листка, я чувствовала, как сильно бьется сердце, боясь прочитать то, что навсегда перевернет мою и без того шатающуюся жизнь.