Путь Акогаре. Том 3
Шрифт:
Кроме песни меня сразу привлёк мягкий аромат скошенной травы: от него даже чай ощущался совсем по другому – словно отвар заиграл нотками свежей росы.
Маття сложна в приготовлении – ещё за несколько недель до сбора листьёв её закрывают от прожорливых лучей, придавая тёмный цвет и сладкий, я бы сказал задорный, вкус; затем листья очищаются от прожилок со стеблями и тщательно, очень тщательно, перемалывают в ярко-зелёный порошок.
Когда, кроме вкуса, и запах напитка обогащается летней свежестью – тут остается только наслаждаться: теплом, наполняющим
Пригубишь отвар – встретишься с нежным послевкусием на губах, вдохновением на много свершений вперёд...
Ладно.
Замечтался.
– Не хочешь рассказать о нём? – я кивнул в сторону Вэньмина.
– Один китайский торговец проигрался мне в карты и предложил расплатиться за долги своим сыном.
– А ты, старый нелюд, согласился?
– Ха-ха! Он же сам предложил!
– Вэньмин-куна никто не спрашивал, правда? – с долей издёвки я бросил взгляд к парнишке, покорно опустившему голову.
– ... – вопрос был проигнорировал, – А ну-ка спой нам что-то! – кинул Дзин в сторону ученика, – Ох, у него так хорошо народные песни выходят! – наклонился уже ко мне.
Прочистив горло и вынув из чехла поношенного вида сямисэн, Вэньмин принял формальную позу, выпрямив спину, после чего начал слегка подёргивать струны, с неприятным хрустом подкручивая колки – настраивание инструмента тоже часть выступления. Наконец пошёл хрипловато-бархатный вокал:
“Когда Шинтаро-сан с горы
Спускается вниз, в город,
Молю, осветите дорогу повсюду,
Тысячами золотых фонарей,
Так он красив, так галантен,
Да, такой привлекательный мужчина!
Когда Шинтаро-сан с горы
Возвращается домой из города,
Разлей воду – сделай дорогу скользкой
(Чтобы задержать его любыми способами),
Так он красив, так галантен,
Да, такой привлекательный мужчина!
Шинтаро-сан с горы
Подобен праведным и спелым
Хурмам на высоком дереве;
Твоя палка никогда не достанет их,
Забраться на дерево ты не сможешь,
Так он красив, так галантен,
Да, такой привлекательный мужчина!”
– Так он красив, так галантен... – опёршись на трость, Дзинпачи начал сонливо шатать головой, уставившись на гуляющую по ветру траву – она только сильнее укачивала, – Да, такой привлекательный мужчина... – тихо захрапел.
Вэньмин поднялся, и, срубив несколько веток, воткнул их в землю, создавая приятную тень для своего мастера.
– Прошу простить господина, – поклон в мою сторону.
– Всё хорошо. Можешь отдохнуть, я тоже подремаю, – закинув руки за голову, лёг на траву и вскоре погрузился в сон.
“Лёгкий порыв
Кожу ласкает,
Зелено море.”
* * *
Настало
После песни Вэньмина старику страх как захотелось хурмы, и только завидев придорожную харчевню, рядом с которой росло вожделенное дерево, он бросил в китайца многозначительным взглядом, а сам двинулся к ветхому домишке, “на привал”. Так называемую гостиницу держала пожилая пара, они вместе дольше чем наш Дзинпачи живёт – недурное достижение. Они нас радушно встретили, женщина сделала пару комплиментов и предложила горячий обед; для неё в новинку, что аристократ не обходит их заведение стороной, да что уж там, меня это тоже в какой-то степени удивило.
– В детстве я радовался когда ел хурму, наверное из-за того, что ел я её крайне редко. Верно говорят: “Хорошего – понемногу”, – задумался, и добавил: – А то оно перестаёт быть хорошим.
– Идиотские у тебя мысли, Дзин. Стареешь.
– Если постоянно радоваться – надоест, – старик меня игнорирует, – Страдание привычнее человеческой душе, оно, как ни крути, главная причина и стимул к развитию: не хочется ведь продолжать страдать, а значит – надо что-то делать. А когда страдания прекращаются – приходит просветление.
– Ладно.
– Ой, видно я заговорился. Извини.
– Ты лучше бы снова уснул, а не впадал в бред.
– И за мои паршивые манеры тоже прошу прощения... Под старость начал позорить имя Фудзивары.
– ... – ох, я бы ему наговорил тут гадкой правды, но не выдержит же пожилое сердце.
– Куда запропастился Вэньмин? – задумчиво глядя на террасу, спросил Дзин.
– Может, додумался сбежать?
– Ха-ха! Никогда, – какая-то гадко-серьёзная тишина; внимание “мастера” привлекла пара журавлей, прилетевших поклевать угощение местной хозяйки – длинными клювами те ловко закидывали в себя зёрнышка, отвлекаясь только чтобы загадочно кинуть глазами вдаль; последнюю порцию трапезы горделивый самец уступил своей спутнице, а Дзин, мечтательно улыбнувшись, прокомментировал: – Думается мне, Рёко, у животных самая искренняя любовь.
– Думаешь они могут испытывать чувства?
– Почему-то я уверен в этом.
– А я не...
– Они же как воплощение красоты нашей природы, – не дал мне ответить, – Куда там “нашей” – их природы. Чувства у этих малышей самые искренние.
– А эти двое чем тебе не журавли? – немного раздражённо ответил я, кивнув в сторону хозяев харчевни.
– Прелестные люди.
Словно с картины художника слезли – сидели почти вплотную друг к другу и глядели то ли на нас, то ли в пустоту (я склоняюсь ко второму); старушка мило улыбалась, а её муж не подавал никаких признаков жизни кроме редкого, хриплого дыхания – пожилого хозяина буквально облепили мухи.