Путь Акогаре. Том 3
Шрифт:
...
Соберись.
...
Нет!
...
По спине пот.
...
Стой!
...
В ушах гул.
...
Не падай!
...
Соскальзываю.
...
Соберись!
...
...
...
Земля...
* * *
“Стонет мандолина,
Бьётся эхом в стенки.
Скорлупа.”
– “Рёко” – женское имя, Саюри.
– Ну... Пусть будет!
– Ты неисправима.
...
Боль.
Страх.
Больно
Кому?..
Трясёт.
“Закончись! Закончись! Закончись!”, –
Ногти впиваются в землю, конечности выворачивает, а в груди... В груди дыра. И рука, держащая сердце. Моё сердце. Кусок склизкого мяса пульсирует, обливается кровью...
Кто сзади?
Чья рука торчит из груди?
– Идиот-Тэцуно.
– К-кто? – слова вместе с кровью, – Тварь!
– Поздно.
Вынув руку, фигура отдалилась.
Упал на колени.
– Фух, фу-у-ух, фух...
Лбом о камень.
Не спать.
Не спать!
НЕ СПАТЬ.
Откашляться. Встать. Не уснуть. Не умереть. Не могу умереть. Не должен.
Опёрся на катану – встал.
Капли крови, текущие вдаль, нужно за ними. Он там. Кем бы эта дрянь не была, она вёрнет мне сердце. И лишиться своего.
“Архив”.
Кто? Кто виноват в этом? Кто прижимает голову к подушке? Кто заставляет меня цепляться за жизнь?... Где я вообще!?
Вижу лишь рыхлую землю, отдающую серым цветом. Небо пасмурное. Деревья крюкастые. Из звуков... Свист ветра и... По ушах ударил детский плач. Протяжный вой день некормленного младенца, средь визгов которого слышалось то же имя: “Тэцуно”.
Кто это?
Может это он виновен?
Он ответит.
Рана в груди всё никак не затягивается. Место мертво, мне неоткуда тянуть силы. Паршиво.
...
...
...
Ребёнок... Ребёнок?... Ребёнок!
Оттолкнувшись от катаны бросился на лежащий свёрток.
Моё спасение!
Он орал что есть мочи, а я заглянул внутрь... Выкидыш. Искорюченный, с рыбьими глазами, мертвецки синей кожей, и обрубленными конечностями. Тоже мёртв.
– Ма.. ма!... Тэ.. ц.. у.. но!... – оно продолжало всхлипывать и трястись от плача, – Ко.. д.. ку!...
!?...
Послышалось?...
– Повтори! – начал его трясти, – Повтори, что сказал!
– Кодоку.
* * *
Тепло. Рядом с ней тепло. Лучезарная улыбка согревает даже задубевшие пальцы, лишь отойдёт – тело бросает в холод, становится как-то не по себе, словно от души кусок оторвали... Хочется крикнуть: “Останься со мной!”, – в мыслях проскочит жалобное: “Пожалуйста”, – а на деле ты сухо смотришь в след уходящей фигуре.
Кто же она?
Уютный запах сухого сена; звонкий хруст и закатные лучи... Саюри. Вижу, ты сидишь за ткацким станком, легко перебирая пальцами шёлк – следом бросаешь украдкий взгляд: “Неужели проснулся?”, – и смущённо отводишь его
Что-то не так...
Вспышки: “Архив! Старуха! Мрак! Ребёнок!”...
Вскочил словно после кошмарного сна – тело в холодном поту. Дыхание сбитое, лёгкие – печь; горло дерёт. Кое как собираю глазами картину вокруг. Лежу в болоте. Развалины сеновала. Дыры в груди нет. Услышав ритмичный бой под ладонью, устало, но облегчённо, выдохнул. Нужно успокоиться, уложить всё в голове и придумать как выбраться отсюда.
...
Думается тяжело...
Как там писалось: “Семь вдохов – семь выдохов”?...
Концентрация. Взгляд – в точку, дыхание – в ритм, осанка – прямо. Сознание – чисто.
Точно.
Проклятие.
Именно оно насылает морок, пока жертва не сойдёт с ума, не умрёт, или не выполнит условие.
Каждый раз я в новом месте и меня настигает очередное бессмысленное – действительно ли? – виденье.
Что делать? Непонятно. Где источник скверны я не представляю и примерно... Остаётся выполнить условие проклятия.
Что до его авторов – много ли я знаю существ, способных так просто управляться с демонами и скверной?
Да – Хоккори, старый навозник.
Видения, судя по всему, черпают вдохновение в моей памяти, как только – отсюда и взялся, например, Кодоку...
Саюри.
Уж о ней Хоккори знать не мог, что не мешает проклятию колоть...
И с чего бы сейчас у меня минута покоя?
Поднялся, отряхнулся от пыли и осмотрелся – не только сеновал лежит в руинах, но и вся деревня. Та самая деревня. Место, где жила Саюри. Место, рядом с которым я очнулся. Звуков никаких, словно их стёрли вместе со всем, что здесь цвело и пахло сотни лет назад – лишь чавканье луж под ногами даёт понять, что я не оглох. И на том спасибо.
Остальная картина от прошлого видения не изменилась – томный пейзаж окрашиваться не планирует.
Думай.
Тебя заперли в своей же голове, в смрадной похлёбке из воспоминаний и кошмаров. Только ты один должен знать, где здесь выход.
Меня никто не обезоруживал – катана за поясом, и всё это время я нервно тереблю эфес, покусывая изнутри щёки.
– И о чём ты молчишь? – шёпот.
...
Этот голос...
Это он вырвал мне сердце.
Оборачиваюсь по сторонам – никого.
– Давай же, скажи, Тэцуно.
– Да какой, к чёрту, Тэцуно? – сверкнул меч.
– ... – ухмылка.
– Я устал. На тебе и оторвусь.
– Правда?
Нависает тень – поднимаю голову.
...
Глаз.
...
Вместо неба.
...
Глаз.
...
Как у дикого вепря.
...
Глаз.
...
– Пустослов-Тэцуно.
– Не думаю.
Красное небо пошло огромной, красивой – в форме молнии, трещиной. Из неё стало литься ничто, без цвета и формы, со временем – непонятно как его тут считать, – в нём стали угадываться образы: воспоминания, ощущения, предпочтения и боли.