Путь Геракла (История банкира Виктора Геращенко, рассказанная им Николаю Кротову)
Шрифт:
За девять лет, пока А. И. Дубоносов был на посту председателя правления, банк увеличил свои активы почти в 30 раз — с 8,6 до 250 млн фунтов стерлингов. Естественно, этому способствовал и рост товарооборота Англии с СССР, но, безусловно, и личный вклад Андрея Ильича в эти достижения огромен. Моснарбанк при нем стал активно работать с английскими государственными ценными бумагами, расширил кредитование местных городских проектов и участвовал в деятельности на валютном рынке.
Мое возвращение в Лондон произошло в декабре 1965 года (думаю, что не без участия Бориса Михайловича Лукашкова). Дубоносов продолжал руководить банком, и я по его запросу приехал в ставшее крупнейшим советское кредитное учреждение
Теперь уже я пробыл в Лондоне почти два года. В штате было аж семь советских сотрудников при общей численности работающих в банке около 150 человек. Я вначале отвечал за определенные операции — аккредитивные, кассовые. Тогда банк активно обслуживал экспортные и импортные расчеты Советского Союза с Европой — это мне было хорошо знакомо по работе в Москве. В банке кредитовалось и много небольших компаний. Через некоторое время меня перевели на операции по переучету векселей — в Лондоне существовали дисконтные учетные дома. В 1966 году мы стали осторожно заниматься операциями на фондовом рынке — покупали муниципальные облигации, которые гарантировались Минфином страны. Мы были очень активными участниками рынка — средства нам позволяли это делать. Жесткий лимит нам устанавливался только для банков стран Восточной Европы, с которыми банк также очень активно работал.
Нас курировал не только Госбанк, но и отдел плановых и финансовых органов ЦК КПСС. Часто это помогало. Так, однажды они предупредили о том, что в Болгарии появились внутренние экономические трудности, и мы вовремя приостановили выдачу кредитов болгарскому Внешторгбанку.
Уикэнды мы использовали, чтобы посмотреть Англию, съездить в Оксфорд, Кембридж, Виндзор. Ездили на 2–3 машинах по 5–6 семей. Ночевали, чтобы сэкономить деньги, в пригородных гостиницах. Наше любопытство пытались ограничить территорией в 35 миль от Лондона. Ввели эти меры англичане в ответ на наши ограничения на поездки в СССР, начавшие действовать еще до войны. Только за 48 часов до поездки подав соответствующее заявление в министерство внутренних дел и не получив на него отказа, можно было ехать на более длинные расстояния. Отказывали, впрочем, редко.
В конце 1966 года у Деда — так мы за глаза называли Дубоносова — случился инфаркт. Мы с Эдуардом Гостевым сидели на кухне, пили «чай», очевидно, отмечали праздник 7 ноября. Наши дамы ушли в торгпредство на концерт художественной самодеятельности, оставив мужей сидеть с детьми. Вдруг звонит Дубоносов и говорит, что ему плохо. Гостев побежал в торгпредство за врачом, я же — к Андрею Ильичу. Успели мы вовремя, в больнице ему оказали необходимую помощь, и он стал готовиться к отъезду.
В апреле 1967 года председателем правления стал Николай Васильевич Никиткин. Он был спортсменом — яхтсменом и пловцом. А во время войны — механиком-водителем танка и даже получил ранение. По всем параметрам хороший мужик, но до приезда в Лондон занимался только внутренними банковскими операциями, то есть работал с советской клиентурой. Человек он был энергичный, поэтому сразу после прибытия в банк начал активно вникать в дела, учить английский язык.
В середине 70-х годов должность председателя совзагранбанка была номинальной, в основном определяющей только общую политику банка. Оперативным руководством занимался английский генеральный управляющий Дикс — сильный профессионал, правда, банкир старого плана. Пока все было спокойно, оба эти руководителя хорошо уживались, но при возникновении
В Англии очень сильный Центральный банк. И поэтому нам из Москвы не предлагали давать кредиты компаниям, связанным с местной компартией и тем более с КГБ. Хотя попытки заставить нас прокредитовать правительство Никарагуа по закупкам сахара делались. Мы понимали, что кредит этот невозвратный, и отказали. Ведь потом пришлось бы эти средства списывать, и обвинили бы в потерях все равно нас. А никто письменных указаний не давал, все по телефону «просили»! Надо сказать, активно нам помогал отбиваться от подобных предложений председатель Госбанка Владимир Сергеевич Алхимов.
Работая с нашими союзниками по СЭВу, именно Моснарбанк и в меньшей степени парижский Евробанк пробили банкам соцлагеря выход на международный и европейский рынки. В частности, у них долго не получалось работать на западных рынках напрямую, и мы часто действовали таким образом: предоставляли союзникам кредиты, используя половину средств банков западных партнеров. В случае же затруднений с возвратом кредита мы выкупали их долю. Благодаря такому так называемому silent participation (молчаливому участию) наш собственный лимит был задействовав меньше. Это было пионерское решение. В результате наши восточноевропейские коллеги затем стали работать с Западом напрямую. И это они помнят до сих пор, по крайней мере должны помнить!
В конце моего срока нахождения в Англии я отвечал за работу на финансовых рынках. В банке этим занимались двое — моим партнером был англичанин. Дело это специфическое, для успешного занятия им необходимо было много общаться с коллегами из других банков, в том числе периодически выпивать с ними в пабах. И не смущаться от отсутствия котелка в ситуациях, когда этот головной убор был водружен на собеседнике. Работали мы и с американцами, хотя значительно меньше, чем с европейскими банками, в первую очередь при больших закупках зерна (в 1963 и 1972 годах). Особенно большая работа была проведена в 1972 году, за что ряд работников внешнеторговых организаций и валютного управления Госбанка вместе с транспортниками были отмечены орденами и медалями. Один мой коллега так называл причину своего награждения: «За неурожай!»
С этим, кстати, связана еще одна забавная и одновременно грустная история. Во время стажировки в Лондоне в 1963 году, проходя кандидатский стаж для вступления в партию, я получил задание подготовить политинформацию на профсоюзном (а фактически партийном) собрании совслужащих торгпредства. Я бодро по материалам наших газет рассказал, как проходит уборка урожая на родине и каких новых успехов достигло наше сельское хозяйство, а буквально через неделю прочитал в английских газетах о том, что зампред Внешторгбанка вылетел в Канаду договариваться о кредитовании закупок зерна. Вот и верь после этого советским газетам! Не случайно говорил профессор Преображенский: «И, боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет!»
А кандидатом в члены партии я стал так. Еще до выезда на практику летом 1962 года ко мне подсели уполномоченные парткомом люди и спросили, не думаю ли я о вступлении в КПСС. Я всего два года работал в банке, поэтому несколько стушевался. Но оказалось, что нахожусь на хорошем счету как производственник, да и общественной работой я тогда активно занимался — входил в комсомольское бюро УИНО. Хотя, сказать по правде, общественную работу не очень любил. Вступить в партию в то время было нелегко, а для продвижения по карьерной лестнице это было в общем-то необходимо. Сопротивляться я не стал и в 1963 году в Лондон поехал уже кандидатом в члены КПСС.