Путь к себе
Шрифт:
— Выходит, ошиблись, — ответил Алексей с небрежной дерзостью.
— Не сидится дома? — спросил Кравчук.
— А я сюда, между прочим, не сидеть ехал, а работать.
— Тебе работы не хватает?
— Что это за работа! — взорвался Алексей. — Завезли к черту на рога и сиди на окладе! Это мне надо обижаться. У меня семья!
— Слушай, Алексей! — сказал Кравчук серьезно и строго. — Не надо лицемерить! Я ведь тебя знаю как облупленного. И насквозь вижу. Меньше всего ты сейчас думаешь о семье. Семье твоей ты сам нужен в доме, а
— А это уж, Елисей Назарыч, мне виднее, что для моей семьи лучше. И задерживать не имеете права. Там важный государственный план срывается.
Кравчук тяжело засопел.
— Артист!.. Вот что, парень. Большое у меня желание выпроводить тебя на все четыре стороны. Чтобы тобой и не пахло!.. Семью твою жаль. Они не виноваты… А ты запомни, что я тебе скажу. Будешь по верхушкам скакать, пенки слизывать, не жди добра от жизни. Ее не обманешь!
— Неужели холостых не нашлось? Семейного человека сорвали с места! — возмутилась Фиса, когда Алексей сообщил, что едет на прииск.
— Сам попросился, — сказал Алексей.
— Сам?!
— Понимаешь, там на золоте такие условия!.. — И стал торопливо, не давая ей вставить слова, рассказывать, какие там расценки и сколько он заработает за каких-то всего четыре месяца… Приедет с деньгами, здесь летом тоже можно зашибить подходяще. Осенью возьмет отпуск, и поедут все втроем. Путевки можно купить вокруг Европы на пароходе. А то какой же смысл был ехать на Север? Нельзя упускать, само в руки плывет!..
Фиса не возражала, не перебивала его. Только, когда он выговорился и замолчал, сказала:
— Быстро мы тебе надоели, Леша!..
— Для вас же я!.. — вскинулся было Алексей.
Но Фиса просто и спокойно остановила его:
— Хватит об этом, Леша. Говори, чего тебе собрать в дорогу?.. А ехать вокруг Европы осенью мне не придется. В это время рожать буду.
Увидела, как вытянулось лицо у Алексея, и усмехнулась:
— Да не пугайся! Может, я еще ошиблась…
«Пугает… — успокоил себя Алексей. — Конечно, пугает… Было бы на самом деле, не так бы взвилась. Тоскливо ей одной, это все понятно… А мне?.. Мотаться тут без дела. Проводить день, колотить пень! А там работа, жми на всю железку! А деньги? Да разве в деньгах дело! Когда еще доведется на золотых приисках побывать? Посмотреть, как это самое золото ковшами гребут!.. А для кого стараюсь? Для нее же!.. Прокачу по морям-океанам, увидит белый свет, сама спасибо скажет…»
С такими мыслями и уехал.
У длинного рубля хвост короткий. Не сразу ухватишься… Работал Алексей изо всех сил, до ряби в глазах, до ломоты в пояснице. Ярился на стылую, порванную аммоналом породу, выгонял кубометры.
Здесь порядки свои, временем не ограничивают. И, чем забивать козла в общежитии, отведенном для вольных рабочих, лучше лишние часы поработать. И себе польза, и государству не
Товарищи Алексея, приехавшие с ним со стройки, откровенно посмеивались:
— Ты, однако, Лешка, на золоте озолотиться хочешь?
Алексей не обращал внимания на подначку. А когда навалились все разом, попрекнул насмешников:
— Каждый кубометр породы — два грамма металла. Понимать надо! Государственный план особой важности. Валюта! Можно в таком случае и недоспать малость.
— План, он всегда план, и выполнять его надо, — согласился экскаваторщик Федор Шмелев, грузный, медлительный парень, лежавший на постели с газетой в руках и до того не принимавший участия в разговоре.
Он отложил газету, спустил ноги с постели и сел. Узкая железная кровать скрипнула под ним.
— Ты вот что скажи мне, Алексей, — подчеркнуто простодушно продолжал Шмелев. — Платили бы тебе не с кубометра, а ставку? Пусть хорошую, но ставку. Стал бы ты так же надсажаться? Только не хлюзди, говори напрямую!
— А ты как думаешь? Стал бы или нет?
— Для чего мне думать, когда я тебя спросить могу. А ты отвечай!
— Неправильно вопрос ставишь. Ребятишки в школе проходят: каждому по его труду. Основной принцип социализма!
— А ты принципом не закрывайся. Я тебя прямо спрашиваю. Ты прямо и отвечай. Не станут тебе за кубик платить, как будешь работать? Как сейчас, с пупа рвать, или остынешь?
— Чего ты ко мне привязался! — рассердился Алексей. — Когда Лешка Ломов марку ронял? А то если бы да кабы, во рту выросли грибы!.. Знаешь, что было бы?.. Не рот, а огород!
— Федор! Не мучь ребенка! — сказал один из сидевших за партией в домино.
Все расхохотались.
Алексей накинул полушубок и, хлопнув дверью, вышел.
— Зачем вы его пересмеиваете? — удивился долговязый литовец Иозас Мисявичус.
Плотник Мисявичус жил в этом же бараке и по вечерам часто заходил к экскаваторщикам забить козла.
— Он же прав в своих поступках, — сказал Мисявичус. — Каждый старается иметь возможно большее для жизни. И для этого желает иметь больше денег. Разве это предосудительно?
— На здоровье! — флегматично ответил Шмелев. — Только так и надорваться недолго… По мне, такая жадность ни к чему.
— Тут не жадность, азарт! — возразил экскаваторщик, который советовал Федору не мучить ребенка. — Леша любит форснуть. Чтобы везде его верх был.
— Насчет форсу это верно, — согласился Шмелев. — Но и жадность налицо. Я не зря его спросил.
— У нас это называлось энергичность, — сказал Мисявичус. — Я, например, почти не получил наследства от отца. Имел только профессию. Энергично работал, копил деньги и приобрел ювелирную мастерскую, небольшую. И никто меня не осуждал. Наоборот. Мужчина должен быть энергичный. У него, наверное, есть семья?
— Есть.
— Тем более он поступает разумно. Мужчина должен заботиться о семье. Он мне очень нравится, этот ваш товарищ.