Путь к славе, или Разговоры с Манном
Шрифт:
Потом шоу перерастало в частную вечеринку, которая проходила в одном из просторных номеров «Сэндз», вход куда был строго заказан всем, кто не являлся членом Клуба друзей Фрэнка Синатры или не состоял, по крайней мере, на шестьдесят процентов из ног и на сорок — из груди. Помещение было заполнено дымом и праздными улыбками. Звезды сидели там вперемежку с мафиози и политиками, там же покупались и оплачивались выборы. Миллионом — буквально — в мешке. Там собравшихся развлекали не профессиональные развлекатели, а старлетки или куколки, мечтавшие стать старлетками, и девицы из хора,
Я бы солгал, если бы сказал, что ни разу не участвовал во всем этом. Изредка участвовал. Но чаще всего — нет. Не то чтобы я был совсем против развлечений такого рода, но у меня уже была девушка. Вдобавок у меня была привязанность на стороне. У меня была Лилия.
Когда я в первый раз позвонил ей и пригласил на «Саммит», она была непредсказуема как обычно. Может, она придет. Может, нет. Если захочет, то да. А может, придет, даже если не захочет.
В первый день шоу я себя ненавидел: я только и делал, что тревожился — придет она или не придет, я боялся отлучиться из комнаты, чтобы не пропустить ее звонок из холла, но никакого звонка так и не последовало. Я ненавидел себя за то, что вообразил, будто меня с ней могло связывать нечто большее, чем одноразовая интрижка. Я презирал себя за то, что вообще позволил Лилии позариться на меня — ведь я так сильно и так преданно любил Тамми.
А потом, уже со сцены, когда в зал все еще продолжало ломиться и проталкиваться людское стадо, я заметил ее в первом ряду — и моментально все мои прежние мысли и чувства смел мощный порыв желания.
Между съемками у Лилии бывало свободное время, и она — несмотря на свою переменчивую натуру — решила проводить его со мной. Причем почти все свободное время. В ту первую неделю представлений она каждую ночь сидела в центре первого ряда, и ее лицо было первым, что я видел по утрам. В промежутках Лилия знакомила меня с игрой за столами, и никаких возражений со стороны расистов, которые раньше с готовностью выпроводили бы меня за дверь, не звучало. Пока продолжался «Саммит», обо всех выпадах против цветных в Лас-Вегасе забыли — пускай на время. Слишком много чернокожих дарований приехало в город, чтобы побывать на шоу, — Нэт Кинг Коул, Лина Хорн, Гарри Белафонте, — так что администрации не к лицу было придираться, кто им деньги подкидывает. А поскольку тут за всем стоял Фрэнк, никто не рисковал быть пойманным с поличным на какой-нибудь расистской чепухе. Я проходил в казино открыто и свободно, как всегда и мечтал, и это было гораздо лучше, чем когда-то рисовалось в мечтах. Я входил в казино с Лилией Дэви, обвивавшей мою руку.
Первое, что я освоил, первое, чему она меня научила, была последняя и единственная игра, в которую я когда-либо играл: рулетка.
— Простейшая из игр, — заявила Лилия, пока я глазел на тридцать шесть цифр, на зеро и двойное зеро, окруженные кольцом ставок. — Просто ставишь на боевые цифры.
— Это какие же?
— С десятки до пятнашки и тридцать три. Они на равном расстоянии лежат.
— А какая разница? Я хочу сказать, рискуешь-то всегда одинаково?
Вместо ответа на мой вопрос Лилия выложила две сотни баксов на стол.
— Черные, — сказала она, и крупье обменял ее деньги на пару стодолларовых фишек. Их Лилия поставила
— Черные внутри! — объявил крупье.
— А как же боевые цифры? — спросил я.
Лилия достала сигарету.
— Дай-ка огня.
Я вынул ее зажигалку, которая по-прежнему оставалась у меня, и выполнил ее просьбу.
Крупье запустил рулетку.
Кто-то побарабанил по моему плечу. Я обернулся. Джек Энтрэттер.
— Джеки! — Он приобнял меня за плечо, будто старого друга после долгой разлуки. — Как дела, малыш?
— Хорошо. Очень хо…
Шар остановился.
Крупье выкликнул:
— Семнадцать, черные.
Фишки сгребли. Кое-кто получил выигрыш по ставкам.
Лилия положила на стол еще пару сотен.
Джек, глядя на меня, едва заметно наклонил голову в ее сторону.
— Лилия, познакомься, пожалуйста, с Джеком Энтрэттером. Он управляет этим заведением.
Лилия улыбнулась, кивнула:
— Добрый вечер. — И ее внимание вновь переключилось на ставку.
— Черные внутри!
— Ладно, Джеки, если тебе что-нибудь понадобится, все равно что, ты только дай мне знать, — сказал Джек, обращаясь ко мне, но стараясь, чтобы услышала Лилия. — Я лично обо всем позабочусь.
Если Лилия его и слышала, то никак не показала этого.
— Ну, гм, ну, желаю хорошо провести время. — Уязвленный в лучших чувствах, Джек скользнул обратно в толпу людей, которые шныряли по залу, сжимая в руках деньги и высматривая, где бы получше их просадить.
Я снова взглянул на стол как раз в тот момент, когда шар остановился.
— Двойное зеро, зеленое.
Фишки сгребли. Кое-кто получил выигрыш по ставкам.
— В европейских казино на рулетке зеро в единственном варианте, — вздохнула Лилия. — Что правильно. Зеро — это нуль, это число. Все начинается с нуля, да? У него нет ни плюса, ни минуса, это не добро и не зло. Просто он существует… В Лас-Вегасе все по-другому, Жаке. В Лас-Вегасе — двойное зеро. Почему так? Двойное зеро — это уже не число. Что такое дважды нуль? Снова нуль. Нуля не может быть больше или меньше. Быть зеро, быть нулем — дальше некуда.
Лилия была в редкостной форме — неизменно непостижимая, как обычно.
Поспешив выручить Даму Лас-Вегаса, я ответил первое, что мне успело прийти в голову:
— Двойное зеро — это просто… это просто изюминка такая. Ну, понимаешь, в любом заведении должна быть своя изюминка. Такая, чтобы они лишний раз могли выиграть, а ты — проиграть.
Лилия обвела взглядом казино, всех этих людей, снующих от стола к столу, все те крупные суммы, что ложились на стол и потом сгребались, а изредка кому-то выплачивались, с тем лишь чтобы их снова выложили на стол и сгребли в кучу.
Она сказала:
— Зеро — дыра, на которой выстроен этот город.
— Похоже на то, — кивнул я.
— И населен он племенем двойных нулей. А какой еще человек захочет поселиться в этом аду, кроме дважды дураков, если простых дураков везде хватает?
Она поднесла ко рту новую сигарету.
Я щелкнул зажигалкой.
И вот что я вам скажу: когда женщина говорила так, как сейчас говорила Лилия, глубоко и мудро, независимо от того, был ли смысл в ее словах или нет, имелось в ее речи нечто такое, что хотелось немедленно затащить ее в постель.