Путь к Софии
Шрифт:
Дяко вздрогнул: в России! Верно, ведь другой брат похвалился ему этим, как только он вошел.
— Вот что, доктор... предупреждаю... за то, что от тебя потребуется, Диарбекиром не отделаешься. За это вешают.
— Догадываюсь.
— Тогда по рукам.
Дяко невольно посмотрел на Андреа. Но молодой человек сидел на топчане свесив голову, волосы упали ему на лицо, казалось, он спит.
— Так вот что требуется, — сказал Дяко, садясь за стол.
Взволнованный Климент подсел к нему.
Но Андреа не спал. Их голоса едва доходили до его сознания — все вытеснила одна-единственная мысль: он не достоин. Все, что он пережил до сих пор, было ничто по сравнению
Андреа невольно прислушался к голосу брата.
—...В четыре казармы втиснуто семнадцать полков, — Климент говорил размеренно, четко, но чувствовалось, что он волнуется. — Нет, сведения точные. Эти цифры были названы несколько дней назад в связи с опасностью эпидемии сыпняка, да... Семнадцать полков. В среднем по пятьсот душ в каждом — записал? Итого восемь тысяч пятьсот...
Дяко быстро заносил все в свою маленькую книжечку, что-то в ней чертил, записывал цифры, окрыленный и обрадованный тем, что попал на такого человека и как раз тогда, когда считал, что все потеряно.
Откровенная радость гостя больше всего унижала Андреа. «Совсем про меня забыли, — зло подумал он, — что особенного, если человек выпил? Были бы у меня какие-нибудь важные сведения о турецкой армии, я бы бросил их прямо в лицо этому Дяко, а я вот забыл и то, что знал». Правда, это была не такая уж важная тайна, но что же это было такое, он никак не мог вспомнить.
Андреа с усилием встал. Ноги тяжелые, тело вялое. «А если подсесть к ним? — подумал он. — Они меня не хотят знать, ну и пусть! А если все-таки подсесть? Нет, зачем я им? Уйду. Уберусь подальше. Пускай меня пристрелит тот паршивый жандарм, что на меня орал. Вот выход! Но ведь кто-то меня спас? Откуда он взялся? Если он адъютант, чего рыскал по улицам? Он приказал отпустить меня ради моего брата, который служит в их больнице! — Андреа с ненавистью представил себе молодого турка, и вдруг ему пришло в голову: — Там капитан Амир спас меня, потому что я брат Климента, а здесь Климент дает сведения русскому агенту, потому что он мой брат... Нет, не потому что он мой брат! Почему же? Совсем запутался...»
Неловко махнув рукой, он, покачиваясь, пошел к двери, а непослушные ноги понесли его к окну. Андреа повернул обратно, но острый взгляд Дяко остановил его и заставил вздрогнуть всем телом. Что было в этом взгляде? Презрение? Недоверие? Андреа снова пошел к окну. Его точно пронзили пулей, и боль все усиливалась. Он раздвинул занавески. Прижался лбом к холодному стеклу. Не думал ни о чем. Смотрел прямо перед собой, в темноту,
Вдруг он вспомнил, что им самим гнушаются другие, отпрянул от окна, обернулся.
Дяко уже встал и прятал свою книжечку.
— Я проберусь, доктор, не бойся! Теперь, когда у меня эти сведения, ты не должен меня задерживать.
— Тогда я тебя провожу. Мой мундир...
— Нет, нет, мне не впервой!
— Экий упрямец! Будь по-твоему, но сначала я тебя накормлю. И заверну кой-чего в дорогу.
— Вот это можно! — улыбнувшись, согласился Дяко.
Спрятав книжечку во внутренний карман куртки, он застегнул карман булавкой и пошел за Климентом. Они были так возбуждены и заняты разговором, что, выходя из комнаты, ни тот ни другой не вспомнили об Андреа.
— Деньги тебе нужны? — донесся с лестницы голос Климента.
— Не беспокойся, завтра в ночь я уже буду у наших...
Андреа затаил дыхание и не шевелился. Да, для Дяко, для Климента будет завтра!
Глава 7
И Неда думала о завтрашнем дне, боялась, что он не сулит ей ничего хорошего. Завтра на прогулке Леандр представит ее своей матери и, может быть, завтра решится ее судьба.
Неда пожелала спокойной ночи гостям, дождалась, пока фаэтон не выехал на улицу через распахнутые ворота, у которых стояли ее отец и дед, провожавшие гостей, и, дрожа от холода и от волнения, вбежала в дом.
Филипп вошел вслед за нею.
— Кажется, миссис Джексон уже укладывается спать, — сказал он, заглянув в коридорчик, соединявший дом с пристройкой, где в новых просторных комнатах разместилась американка с секретарем и горничной.
— А ты, как видно, всерьез ею интересуешься? — спросила Неда с шутливым сочувствием. — Она хороша собой, бесспорно... И очень умна...
— Тогда что же?..
— Она не для тебя, Филипп!
Он выпрямился. Красиво очерченные губы обиженно надулись.
— Уж не думаешь ли, что одна ты достойна...
— Филипп!.. Нет, ты меня не понимаешь, — горячо запротестовала Неда. — Ты опять намекаешь, будто я его люблю за то, что он консул... Да кто бы он ни был, я все равно... А эта женщина — она эгоистка, Филипп! Я это чувствую... Она тебя не заслуживает, ты будешь страдать, предупреждаю тебя!
— Любопытно, — заметил он, остановившись у лестницы, ведущей наверх. — Любопытно, почему ты вечно думаешь о каких-то страданиях?
— А ты? Ты, Филипп?
— Гм! — Он пожал плечами и умолк.
И опять у него в душе неожиданная потребность раскрыться, довериться натолкнулась на неумение это сделать. Неда это почувствовала, и ей стало больно за брата — именно эта черта его характера была ей совершенно чужда. «Как он мучается... Надо чем-то ему помочь, предотвратить разочарование, которое непременно наступит. Я знаю таких женщин, как миссис Джексон», — думала Неда, все сильней тревожась за него.
Но тут он нарушил молчание, и то, что он сказал, ее и успокоило и разочаровало.