Путь к Софии
Шрифт:
— Да ты всегда был такой. Книжник.
— Благодарю.
— Принципиальность, долг, высокие требования... Ты думаешь, что все интересуются только этим?
— В таком случае странно, как я справляюсь со своими обязанностями консула...
— О, это разные вещи! — прервала его она. — И твой отец был прекраснейшим медиком. Повторяю, это совсем разные вещи! А я хочу сказать тебе, мой милый... Ты знаешь, почему тебе изменила Марго? — вдруг спросила она.
Ее вопрос его больно обжег.
— Меня
Она смотрела на его отражение в зеркале.
— Ты чересчур добр, Леандр. Чересчур добр и доверчив... И витаешь в облаках. Ты думаешь, это нравится женщинам?
— Смотря каким женщинам, — ответил он сухо.
— Поверь мне, мой милый, твой самый большой враг — твоя чрезмерная порядочность!
— Странно. И что же вы мне советуете? Быть непорядочным? С какой целью? Скажите, с какой?
Она резко к нему обернулась.
— Спасти тебя! Спасти твою дочь! Теперь ты меня понял? Понял, зачем я приехала? Чтобы спасти тебя от стыда и позора! Мой долг сказать тебе это! — воскликнула она. — Я твоя мать, я имею право. Сначала я не обращала внимания. Пусть, — говорила я себе, пусть развлекается! Могла ли я даже предположить, что какая-то здешняя девица... О, я понимаю, тебе необходимо... Любовница — это естественно в твои годы...
— Говорите, говорите!
Он стоял, скрестив на груди руки. Лицо его стало жестким, застывшим.
— И что же? Что я узнала из твоих писем? Я узнала, что ты — о святая наивность, — что ты хочешь жениться на какой-то... А ты подумал, в какой круг ты ее введешь? Нет! Нет! — вскричала она с гневом, вспомнив свое парижское общество, которым так дорожила. — Леандр! Сын мой! Опомнись, сын! — И она заплакала.
Бледный, он беспомощно смотрел на нее, а она все плакала, старенькая, сморщенная в своем вишнево-красном шелковом пеньюаре.
Мадам Леге пошатнулась, и, если бы он не подхватил ее и не усадил на стул, она бы упала на пол.
— Выслушайте меня, мама!
Но она заплакала еще сильнее. Он дал ей свой носовой платок.
— Нет, не хочу! Какая кругом дикость! Я по дороге навидалась… Это ужас что такое! В звериных шкурах, замотанные в какие-то простыни. И она тоже ходит замотанная? — подняв на сына опухшие от слез глаза, спросила мадам Леге. — Скажи хотя бы?.. Молчишь? Тебе просто нечего ответить!
— У вас в голове, мама, невероятная путаница. Вы бы хоть прочитали что-нибудь, прежде чем ехать сюда.
— Я читала! А господин Барнаби мне столько показывал по дороге… Ах да, — вспомнила она. — Их села жгут. Ужасно!
— Ну вот, вы опять...
— Я же видела своими глазами, Леандр!
— Верю, вы видели. Но меня-то можете выслушать? Теперь я хочу вам сказать... Пожалуй, вам лучше лечь в постель, вы действительно переутомились!
— Я хочу только одного, Леандр... только одного хочу...
— Чтобы я с ней расстался? Этого вы хотите?
— Да, — сказала она, укрываясь одеялом. — Только этого хочу. Чтобы ты забыл все. Чтобы мы вернулись домой, в Париж... Да ты меня не слушаешь!
— Я вас слушаю, мама. А теперь вы меня послушайте. Только не прерывайте, прошу вас! Да, вы правы — по-своему правы! Здесь все другое, все вам чуждо, все вас отталкивает. Но ведь это порабощенная страна! Столетия рабства. И теперь война. А когда вы познакомитесь, когда сблизитесь... Нет, вы не должны принимать сейчас никакого решения. Так, сгоряча. Завтра я вас познакомлю, и мы вместе поездим по городу.
— Я не хочу ее видеть. — Она приподнялась в постели. — Чего ты от меня хочешь? Чего? Чтобы я, твоя мать, любезничала с твоей любовницей, которую я ненавижу?
— Если я вам дорог, — процедил он, — впредь не употребляйте больше этого вульгарного слова, когда говорите о мадемуазель Задгорской!
— Господи! Ты хочешь меня уверить, что она оплела тебя даже без этого?
Он смутился.
— О господи, он и в самом деле погиб! Нет, этого не будет! — воскликнула она. — Ни за что! Мой долг спасти тебя, Леандр!..
— Ваш долг, мама, увидеть девушку, которую любит ваш сын и на которой он женится даже без вашего благословения! — произнес он нервно и, прежде чем она сообразила, что ответить, круто повернулся и вышел.
Глава 9
Когда Климент, проводив Дяко, вернулся в комнату, его испугало выражение лица брата, который все еще стоял, уставясь в одну точку.
— Сегодня ты действительно перебрал, — сказал он. — Дай-ка руку!
Андреа не шевельнулся, и Клименту пришлось самому взять его руку и прослушать пульс.
— Прими вот это и сейчас же ложись.
По привычке Климент обращался с братом, как с пациентом, и не замечал, что тот его не слушает.
— Он ушел? — спросил Андреа.
— Ушел. Обещал снова прийти, — сказал он задумчиво, словно отвечая своим мыслям. — Каждую неделю будет приходить. Те сведения, что я ему дал, имеют особую важность. «Я их передам, — сказал он, — прямо в руки полковнику Сердюку». Видимо, тот занимается разведкой. А полковник доложит их самому генералу Гурко!
Климент с удовольствием произносил чины и имена на русский лад. Все русское напоминало ему студенческие годы в Петербурге, и, раздеваясь, он стал потихоньку напевать:
Мать Российская держава! Силы много! Слава, слава белому царю!..