Путь к Софии
Шрифт:
— Этот Филипп мне определенно не нравится! Не люблю я его! Ты уж извини, если я затрону твои родственные чувства к будущему деверю, но мне противно слушать, как порабощенный хулит своих освободителей.
— Что делать, Витторио! Убеждения! Справедливость требует, чтобы мы уважали любые убеждения, не правда ли?
— Справедливость?.. Удивительный вы, французы, народ! О какой справедливости тут может идти речь! Этот болван, наверное, воображает, что, если Россия потерпит поражение, османы дадут им права и конституцию. Разглагольствует о каком-то уравнении
— Да, — задумчиво, покачал головой Леге. — Она страдает, страдает, дорогой Витторио! Подумай, каково ей? Столько лет прожить за границей, вернуться сюда и видеть все это. Рабство везде, во всем...
Он с волнением вспомнил, как Неда слушала его рассказ о прошлогоднем восстании... Она не плакала. Но от ужаса глаза у нее стали огромными, сухими. А почему он почувствовал себя тогда задетым и обиженным? Верно, потому, что, вместо того чтобы раскрыться пред ним, как всегда, она вдруг замкнулась, ушла в себя... А на другой день (тот день он никогда не забудет!) была нежна и ласкова как никогда. Почему? Потому что откуда-то узнала, что именно он, Леге, когда турки жгли жилища болгар, обращался с ходатайством к мютесарифу и тем спас от фанатичной толпы не один болгарский дом. А может, и еще что-то. «Я всегда думал, что хорошо разбираюсь в людях, а вот понять ее до конца не могу. Наверное, потому я ее так и люблю!..» — сделал неожиданный вывод Леге.
— Э! — прервал его размышления голос друга.
— Что?
— Мне показалось, что ты задремал. Я уже дома. Спасибо и спокойной ночи!
— Спокойной ночи, Витторио!
— Не забудь, что завтра мы встречаемся с бароном Гиршем!
— Завтра? Хорошо, что ты мне напомнил! Я очень прошу извиниться за меня, Витторио!
— Как, ты не будешь!
— Никак не могу. Я уже обещал Неде представить ее своей матери.
— Но тогда давай изменим время встречи. Ты знаешь, что дело срочное. Касается и моих и твоих людей.
— Нет, нет. Завтрашний день у меня занят весь. Послезавтра, если можно.
— Хорошо, послезавтра, — согласился маркиз, пожал ему руку и сошел на тротуар. — Передай привет своей матушке и Сесиль, разумеется!
— Они, наверное, уже спят. А ты поклонись от меня Джузеппине!
— Она-то ждет, я в этом уверен! Иметь молодую жену, мой милый, опасно, но стареющую — куда опасней! Чао!..
Цилиндр маркиза блеснул под высоким фонарем, где развевался итальянский флаг, потом весело хлопнула калитка и раздался его добродушный голос:
— Паоло!.. Эй, Паоло, черт тебя подери, отворяй скорей, пока синьора не догадалась, что ты заснул!..
Вернувшись в консульство, Леге с удивлением обнаружил, что в комнате, отведенной его матери, горит свет.
— Я думал, вы давно уже спите, мама, — сказал он с улыбкой, заглянув к ней в комнату.
— Входи, входи! — пригласила она сына, с неожиданной для ее возраста живостью обернувшись к нему. — Я действительно очень
Леге удивился. Он знал, что мать не любит вмешиваться в его личную жизнь (так же как сама она не позволяла вмешиваться в ее собственную), и поэтому намек, хотя он его и ожидал, показался ему чересчур откровенным и поспешным.
— Надеюсь, Сесиль вам не надоела своей болтовней, мама?
— Сесиль — прелесть!.. Несчастное дитя! Леандр, ты совершаешь преступление! — неожиданно и дерзко, пользуясь именно тем оружием, которого он больше всего боялся, напала она на него.
— Вы хотите сказать, что я плохо воспитал свою дочь?
— Да. Да! И это... И все!
— Мама, вы в самом деле переутомились. Путешествие подействовало вам на нервы.
— Я все, все хочу тебе высказать! — бросала она, сердито расхаживая по комнате в своем вишнево-красном развевающемся пеньюаре и накладывая на лицо крем. — Развелся с Марго, приехал в эту дикую страну...
— Зачем вы мне напоминаете? — прервал он ее, побледнев.
— Оставил несчастное дитя без матери! Без воспитания! Без нежных забот!
— Так лучше для Сесиль. И вы знаете почему!
— Знаю. — Она остановилась. — Знаю. Из-за пустяка разбил свою жизнь. И жизнь Сесиль. И мою!
— Вы называете это пустяком?
— Экая важность! С кем не случалось!
— Мама!
— Если бы все стали разводиться... Если бы все стали пренебрегать святостью церковного брака из-за какого-то ничтожного увлечения!
— Вы знаете, что я не дорожу церковными догмами.
— Да, знаю. И еще знаю, что во всем виноват ты!
— И это говорите вы! — вскрикнул он, уже не в силах сдерживаться. — А ведь раньше вы говорили другое! Она же мне изменила — изменила подло, гнусно... Я ее уличил! Скажите, разве я ей не простил? А она — опять! И опять я ее простил. Неужели вы не понимаете, что я не мог больше ее выносить... И все это ваше общество, которое...
— И потому ты приехал сюда?
— Да, приехал. Бежал. И потом — к чему ворошить прошлое? — сказал Леге, взяв наконец себя в руки. — А не Марго ли вас сюда подослала? — спросил он вдруг с подозрением в голосе.
Мадам Леге поставила баночку с кремом на туалет и, сев перед зеркалом, принялась расчесывать свои редкие крашеные волосы.
— Ты прекрасно знаешь, зачем я приехала, — сказала она с вызовом.
— Предполагаю, что наконец соскучились о нас! В четверг Сесиль исполнится двенадцать лет.
— И сколько тебе лет, мне тоже известно. Сорок четыре, — произнесла она, не меняя тона. — Но ты, как видно, по-прежнему наивен.
— Смешно! Только что вы говорили мне о Марго. Когда же я был наивным — тогда или теперь?
— И тогда и теперь... Ты похож на своего покойного отца, мой милый. Не смотри на меня так! Не заставляй меня сравнивать. Несчастный, он никогда не мог понять, что такое настоящая жизнь! Все теории, высокие принципы, абстрактные идеи.
— И я такой же в ваших глазах?