Путь Скорби
Шрифт:
— Конечно сеньор Родриго, — кивнул я, — как только разберусь с делами, коих накопилось за время моего отсутствия немало, то сразу отправлю к вам гонца с посланием.
— Договорились, — кивнул он и пошёл через другой вход обратно в зал, где проходило собрании курии, откуда меня попросили уйти.
Глава 7
Поскольку мне нужно было дождаться отца Иакова, то я остался ждать окончания заседания, и сидеть пришлось прилично, почти час были какие-то обсуждения без меня, так что мы с
— Ты ждёшь меня? — удивился он.
— Мы же всё равно домой возвращаемся, — я пожал плечами, — а поскольку в городе волнения, я лучше буду уверен, что с вами будет всё в порядке. К тому же мы с Бартоло проголодались и его живот снова ревёт Иерихонскими трубами, требуя, чтобы его накормили.
Сидящий рядом парень стремительно стал краснеть.
— Простите синьор Иньиго, — проговорил он едва слышно, — ничего не могу с ним поделать.
— Ты молод Бартоло, — сказал я тоном, с каким ко мне всегда обращался отец Иаков, — твой организм требует пищи для роста.
Оба тут же скептически посмотрели на меня самого, который-то ходить самостоятельно не мог. Но меня чужие взгляды давно уже не могли смутить, так что я показал рукой в сторону выхода.
— Если дел больше в Апостольском дворце нет, то поедем подкрепимся.
Внезапно Бартоло стал уменьшаться в размерах и хотел было спрятаться за мной, но вряд ли бы у него это конечно вышло, а я повернулся чтобы посмотреть, что его так напугало.
По холлу зала шёл кардинал в весьма почтенном возрасте, тяжело опираясь на посох, а рядом с ним шла его немногочисленная свита.
— Твой знакомый? — повернулся я снова к парню.
— Отец, — пискнул он и почти в этот самый момент кардинал остановился рядом с нами.
— Что ты здесь делаешь Бартоло, — не поздоровался он ни со мной, ни с отцом Иаковым, а сразу наехал на парня.
— Синьор я… — замялся парень, так что я бросился ему на выручку.
— Сеньор Бартоло, мой секретарь ваше преосвященство, если что-то хотите спросить у него в рабочее время, то можете обращаться ко мне, — миролюбиво заметил я.
Взгляд кардинала перевёлся за меня, его взгляд излучал изумление и непонимание.
— Ты вообще кто такой? — презрительно бросил старик, — что такой урод как ты, вообще делает в Апостольском дворце?
Говно внутри меня попыталось было закипеть, но присутствие рядом отца Иакова снова сказалось на мне самым благоприятным образом, так что я перешёл с итальянского на латынь и процитировал слова Григория Богослова:
— «Если терпим оскорбление справедливо, то нам самим более стыдиться должно, и стыдиться не столько потому, что нас бесчестят, сколько потому, что достойны мы бесчестия. Если же терпим несправедливо, то виновны в сем оскорбляющие нас, и потому о них должно более скорбеть, нежели о нас, ибо они терпят зло».
Сказав это, я смиренно перекрестился.
Глаза у Бартоло полезли на лоб, отец Иаков задумался и только
— Как смеешь ты червь, попрекать иерарха церкви?! — изумился он, — кто твои родители неразумный?!
Я смиренно опустил глаза в пол и перешёл на древнегреческий, немного сократив часть проповеди Августина Аврелия:
— «Пусть отец говорит: 'Люби меня». Пусть мать говорит: «Люби меня». На эти слова я отвечу: «Умолкните».
— Отец говорит: «Я породил тебя». Мать говорит: «Я родила тебя». Отец говорит: «Я обучил тебя». Мать говорит: «Я вскормила тебя».
— Давайте ответим отцу и матери, справедливо говорящим: «Люби нас», давайте ответим: «Я люблю вас во Христе, но не вместо Христа. Будьте со мной в Нем, но я не буду с вами без Него»…
Вокруг меня повисла тяжёлая пауза, поскольку меня никто не понял.
— Так что я творение Божье ваше преосвященство, по образу Его и по подобию, — продолжил я уже на латыни, так построив свою речь, что придраться ко мне с точки зрения схоластики было просто невозможно. Ведь не будет же он отрицать мои слова о том, что хоть родители и дали мне жизнь, но создал всех людей господь и я почитаю его больше, чем своих отца и мать. Уроки с кардиналом Торквемада давали о себе знать и такие простые словесные ловушки я строил без малейшего труда.
Все вокруг замерли, поскольку древнегреческий не знал никто, но вот окончание на латыни они поняли и не знали, что ответить мне. Кардинал же стиснул зубы, бросил на ходу, уходя от нас.
— Ты заплатишь за свою дерзкую выходку, щенок.
Когда он ушёл, отец Иаков обратился ко мне.
— Что ты сказал Иньиго? Я не знаю этого языка, но судя по произношению — это древнегреческий?
— Всё верно отец Иаков, — склонил я голову, и перевёл всё на латынь, чтобы было понятно.
Выслушав меня, он покачал головой.
— Господь всемогущий, неужели ты и этому у меня научился? — перекрестился он, став выглядеть печально, — показать кардиналу что он недалёк в своих суждениях, не сказав при этом ничего плохого в его сторону.
— О, ну тут отец Иаков у меня были учителя и до вас, — хмыкнул я, показывая Бартоло, чтобы забирал меня и сажал в кенгурятник, — но вы скажем так, определённо поспособствовали тому, чтобы я лучше отточил этот навык на других людях по вашему примеру.
— Мне нужно будет сегодня исповедаться, — тяжело вздохнул он, — тяжкий грех я совершил, показав тебе эту возможность.
Тут его слова поразили меня.
— Священники исповедуются у других священников? — навострил я уши.
— Да брат, что тебя в этом удивило? — он изумлённо посмотрел на меня, — и чаще всего в Папском дворце для этого выбирается один человек. Самый достойный, самый богобоязненный и тот, кто держит язык за зубами, поскольку ему достаются тайны, знать которые другим весьма опасно. Даже папа ему исповедуется.
— Кто этот человек отец Иаков? — невинно поинтересовался я, а чтобы он ничего не заподозрил добавил, — если я захочу ему сам исповедаться.