Путь воина
Шрифт:
— Наоборот, они были бы настолько совершенны в своем видении истинной ситуации во Франции и во всей воюющей Европе.
Удивленно хмыкнув, секретарь метнул взгляд на дверь кабинета первого министра, поднялся из-за стола, подошел к нунцию и, скрестив руки на груди, несколько секунд покачивался на носках, ожидая, что тот разъяснит ему, непонятливому, смысл только что сказанных слов. Чем же теперь он собирается удивлять самого премьера Франции, если предыдущее послание выглядело столь благочестиво совершенным и совершенно благочестивым? Однако Барберини вновь закрыл глаза и погрузился в свое привычное
— Но сейчас в вашей папке лежит текст совершенно нового послания… Я ведь верно вас понял? — предпринял виконт еще одну, последнюю, отчаянную попытку. Слишком уж хотелось войти к кардиналу всезнающим пророком.
— Почему вы так решили, виконт? — спросил Барберини, сомнамбулическим голосом ангела-хранителя.
— Потому что времени, отделяющего ваш нынешний визит от предыдущего, вполне хватило, чтобы отправить гонца в Ватикан и дождаться его возвращения с новой буллой, текст которой, как водится, подготовлен был вами еще здесь, в Париже.
Только теперь Барберини решился окончательно открыть глаза на поднадоевший ему мир и, взявшись руками за подлокотники кресла, даже слегка приподнялся, словно намеревался немедленно покинуть приемную первого министра.
— На вашем месте, виконт де Жермен, я, конечно, размышлял бы точно таким же образом. Но в отличие от вас никогда, ни при каких обстоятельствах не решился бы объявлять плоды своих размышлений, — желчно поиграл исхудавшими желваками опытный церковный дипломат. — «И пусть это станет тебе уроком», — теперь уже мысленно изощрялся он, пытаясь уловить на лице виконта хоть какие-то признаки смятения.
Не по чину смышленый, колким остроумием своим напоминающий своего патрона, — канцелярист уже начинал раздражать Барберини. Он привык к тому, чтобы каждый в этом мире знал свое место. «Возможно, чин и не всегда соответствует достоинству человека, — размышлял он. — Зато человек всегда обязан соответствовать чину. В противном случае человеческое сообщество потеряет не только Божье право на свое существование, но и Божий смысл его».
— Вашу мудрость я счел бы беспредельной, — вежливо склонил голову виконт, — если бы не одно обстоятельство. Какова ценность плодов, коих ты не способен вкусить?
— Плодами должен наслаждаться тот, кто взращивает их, досточтимый виконт де Жермен, — парировал нунций, оставляя свое лицо все таким же беспристрастным, каким оно было, по всей вероятности, со дня рождения.
Генералы и впрямь долго у первого министра не задержались. Оба подтянутые, худощавые, они покинули его кабинет с багровыми от досады лицами, преисполненные гнева и неистребимой самоуверенности.
«А ведь такой гнев генералов могло вызвать только стремление первого министра как можно скорее покончить с войной, — подумалось Барберини. — Уже убедившись в том, что десятилетиями тянущейся войны не выиграть, они тем не менее не намерены складывать оружие. Оно и понятно: война — это их, Господом завещанное время».
— Теперь-то Мазарини готов принять меня? — поинтересовался нунций у секретаря, когда тот вышел из кабинета. И был удивлен, услышав:
— Вот теперь как раз не готов. Первому министру нужно несколько минут, чтобы осмыслить предложения, высказанные генералами.
35
Когда
— Библия, досточтимый нунций, Библия, — объяснил он, заметив, как прежде чем опуститься в отведенное кресло Барберини до предела вытянул свою «свежеощипанную гусиную» шею, пытаясь понять, что же так увлекло кардинала в промежутке между аудиенциями, данными генералам и нунцию.
— А ведь кое-кто уверен, что, заняв пост премьера, вы совершенно отреклись от святочтения, — озабоченно проворчал посол и, словно бы не поверив кардиналу, все же позволил себе перегнуться через стол и взглянуть на обложку фолианта. Это была обычная церковная Библия, изданная весьма скромно и совершенно непохожая на те роскошные издания, которые печатались теперь не только в Ватикане и в монастырях, но и в некоторых гражданских типографиях.
— После каждой беседы со своими генералами я вынужден прочитывать хоть полстранички Святого писания, дабы отрешиться от того, что гонит их ко мне, заставляя требовать все новых и новых солдат, пушек, зарядов, и все больше провианта. И так без конца: солдат, пушек, зарядов, провианта; солдат, пушек… Причем самое страшное, что всем этим действительно приходится их снабжать, да к тому же делать это все более охотно, — потянулся он через стол к нунцию, воинственно упираясь руками о стол. — Да-да, не удивляйтесь, нунций Барберини, все более охотно.
— Мне это понятно, ваше высокопреосвященство — каково чувствовать себя первым министром, когда требовать начинают генералы… Как понятно и то, почему вы вновь и вновь вынуждены продлевать эту войну.
Чрезмерно смиренный вид Барберини всегда приводил первого министра в уныние. Но сегодня папский нунций выглядел как-то слишком уж загробно. Лицо его казалось маской, сотворенной из скелета и старинного полуистлевшего пергамента; а руки, которыми он судорожно, как старый орел — добычу, держал кожаную папочку с двумя золотыми застежками, все еще дрожали, но уже напоминали полуистлевшие конечности некстати ожившей мумии.
Именно на этой папочке Мазарини и задержал свой взгляд. Кардинал помнил ее со времен прошлых посещений нунция, и порой ему в самом деле казалось, что всевозможные послания и благословения, которыми она постоянно была напичкана, создавались не в папской канцелярии в Ватикане и даже не в резиденции папского нунция в Париже, а прямо в ней. Под буйволиной шкурой этой объемистой папки всякий угодный текст на пергаментах и бумагах проявлялся по воле самого нунция, как кровавые очертания — на голгофной плащанице.