Путь воина
Шрифт:
Мазарини задумчиво кивал. Конечно же казаками заинтересовались не в Ватикане, а в Венеции, как он не подумал об этом?! В канцелярии святейшего престола хотят как можно скорее погасить Тридцатилетнею войну Священной Римской империи. Слишком уж много церковных земель она разорила, слишком много убытков потерпели государства, а значит, и церковь Христова. Но из этого не следует, что папа способен отказаться от поддержки венецианских дожей и австрийского императора, которые как раз сейчас обостряют войну с Турцией и прочим мусульманским миром.
Одна из причин, по которым Риму хочется поскорее установить
— Украинские казаки в самом деле воевали настолько хорошо, как об этом твердит молва? — спросил нунций.
— Это хорошо обученные, закаленные воины. Контракт, по которому они сражались на стороне Франции, закончился, однако некоторые из этих воинов остаются, чтобы и впредь служить под знаменами Людовика XIV. Основная часть их полка отбывает или, может, уже отбыла на родину.
— Некоторая часть, вместе с князем Гяуром, отбывает со дня на день, — решил удивить его своей информированностью и в то же время исправить свою оплошность папский посол. — Однако полковник Сирко с сотней казаков все еще остается во Франции.
— Что ж, вам лучше знать, господин нунций, — ничуть не устыдился своей неосведомленности кардинал Мазарини.
— В последние дни мне приходилось пристально следить за Сирко, генералом Гяуром и их людьми. Кстати, мне известно, что князь Гяур отбывает в сторону польского порта Гданьска. Как считаете, он пожелает присоединиться к армии Хмельницкого?
— Скорее к армии польского короля, сражающейся против восставших казаков.
— Судя по всему, хан благосклонно относится к Хмельницкому, а значит, Стамбул тоже не прочь будет увидеть Речь Посполитую окончательно ослабленной. Неужели вы можете предположить, что участием в боях на стороне Польши князь Острова Русов решится нажить себе сразу трех могущественных врагов — в лице хана, в лице Хмельницкого и в лице султана Османской Порты? Что-то мне не верится в такую неосмотрительность нашего русича.
— Понимаю, князь еще может понадобиться Ватикану.
— Мечтая об освобождении Острова Русов, князь, скорее всего, охотнее станет сражаться с турками, нежели с казаками, а тем более — с поляками, на земле которых расположен его замок, и с аристократическим бомондом которых ссориться он не пожелает.
— Графиня де Ляфер. Вам известно это имя?
— Де Ляфер — не та женщина, при имени которой стоит стыдливо отнекиваться. Даже папскому нунцию.
И М? азарини вдруг показалось, что папирусно желтое лицо Барберини ожило и пропиталось едва заметным румянцем.
— Если в пределах нашего королевства и существует человек, способный знать о князе Гяуре все или почти все, так этим человеком как раз и является графиня. Вести в наш неспешный век, понятное дело, приходят с непростительной медлительностью. Особенно — со столь отдаленных столиц, как Варшава. И все же… Если вы действительно решите заполучить этого воина — лучше всего заманить его во Францию с помощью графини де Ляфер.
Вежливо склонив голову в знак признательности, нунций Барберини поднялся.
— С благословения святейшего престола мне велено было на словах передать вам следующее, — неожиданно произнес он совершенно
— «… Которое продолжает ввергать в скорбь и смуту весь христианский мир», — завершил Мазарини теми словами, коими обязан был завершить свою речь сам нунций Барберини. Что поделаешь, нунций порой совершенно некстати забывал, что перед ним — предшественник на посту нунция папы во Франции. — Ни папа, ни тем более, вы, досточтимый нунций, не должны сомневаться в том, что, как и прежде, Франция считает себя наиболее верноподданной частью этого, осененного крестом и папской благодатью, мира, и скорбит по убиенным вместе со всем консисторатом [53] .
53
От слова «консистория», как называется собрание кардиналов, которые постоянно пребывают в Риме.
Все слова вежливости были сказаны. На столе Мазарини лежала булла папы, позволяющая ему вести любые переговоры с правителями любой страны, прикрываясь при этом обращением святого престола. Ибо теперь уже получалось, что это не он, от имени обессилевшей в войнах Франции, молит и молится о мире; это сам папа римский обращается к нему, как кардиналу, со словами о вселенском примирении.
— Один из моих секретарей в ближайшее время встретится с оставшимися во Франции казачьими офицерами, — как бы между прочим, обронил Барберини, уже покидая кабинет первого министра. И поскольку он это действительно сказал, уже никто в королевстве не осмелится обвинить посла Ватикана в том, что он ведет переговоры с офицерами-наемниками, не имея на то разрешения правительства, которое этих самых воинов нанимало.
— Я так и не пойму, досточтимый нунций, что мы только что сделали: то ли решили погасить старую войну, то ли с той же непосредственностью договорились разжечь еще одну, более жестокую и кровопролитную?
— Мне не хотелось бы, чтобы после моих посещений вы читали свою Библию с той же исступленностью, с какой зачитывались после каждого визита своих генералов.
Взгляды кардиналов на какое-то время скрестились, однако глаза их, как и лица, оставались непроницаемыми, а потому безучастными. Как безучастными оставались и сами кардиналы ко всему, что происходило в этом, крестом и отчаянием осененном мире, если и не по их вине, то при их молитвенном безучастии.
37
Предгорья Судет провожали их первой прозеленью редколесья, весенним теплом и пологими, распаханными под крестьянские нивы склонами — бурыми и на вид совершенно безжизненными.
— Мы вступаем в благословенную Саксонию, граф, — напомнил виконт де Морель д’Артаньяну. — И где-то там, если мне не изменяет память…
— Обычно она предательски изменяет вам в самые неподходящие моменты, виконт. Но в этот раз вы совершенно правы: где-то там… Знать бы, где именно.