Путь воина
Шрифт:
— Что же мне теперь делать? — с мрачной иронией спросила Лили. — Приказать, чтобы ее взорвали и начали строить заново?
— Взрывать ее пришлось бы вместе со мной. Но только запомните мои слова: когда строят башни, то возводят их не из камней — камень всего лишь материал, — а из человеческого терпения, которое неминуемо передается затем самой башне, крепости. Адское терпение, пронизывающее каждый камень, — вот что превращает наши замки и крепости в цитадели вечности, в большинстве своем не поддающиеся разрушению.
— Это все о камне, мастер. Люди же разрушаются
— Вы так считаете? — настала пора растерянности мастера.
— Так «считает» сама жизнь. И вы прекрасно понимаете это.
Гутаг мрачно помолчал, прокашлялся…
— Я слишком долго общался с камнем. Прислушивался только к его голосу, — извиняющимся тоном признался обер-мастер. — Теперь хорошо знаю, как воспринимает этот мир камень, но совершенно забыл, как воспринимают его люди.
Уснула Лили только под утро. Но уже через час была поднята с постели своей горничной. Она доложила, что прибыл мальчишка, сын работника из заезжего двора, расположенного по ту сторону леса, с которым Отто Кобург договорился на случай появления французского обоза.
— И где же он, где обоз?! — не выдержала пытки медлительностью баронесса. — Я не каменная и не нужно испытывать меня библейской таинственностью!
— Поздно вечером обоз прибыл в деревню и заночевал у заезжего двора.
— Это действительно тот обоз, которого я жду?
— Мальчишка уверяет, что тот. Отец спросил у солдата, есть ли среди офицеров граф д’Артаньян. Мушкетер ответил: «Есть». И даже показал его.
— Братьев Кобургов сюда! — оживилась баронесса. — Немедленно седлать коней! Что делает мастер Гутаг?
— Спит. Ему тоже седлать?
— Не стоит. Просто передай, что я не зря торопила его. Мое женское предчувствие Господь приравнял к предвидению.
— Так и передам, — радостно заверила ее молодая горничная, знавшая, как баронесса истосковалась по этому своему бесчувственному графу-мушкетеру.
Лили, одетая в пурпурный плащ, тот самый, в котором встречала мушкетеров во время их прошлого визита в Вайнцгардт, уже выезжала из ворот замка, когда из домика для прислуги выбежал мастер фортификационных дел. Сонный, с непричесанными седыми волосами, в накинутой на плечи куртке, он торопился к подъемному мосту с такой поспешностью, словно хотел попросить прощения, что проспал появление в этих краях мушкетеров с их обозом. Но примечательно, что в руках мастера уже виднелись бутылка вина и бокал.
— Я неправ, баронесса! — на ходу прокричал он, не осмеливаясь надолго задерживать Лили. — Просто я всю жизнь имел дело с камнями и почти совершенно не знал женщин! Теперь я понимаю, почему вы торопили судьбу!
— Рада, что хоть чему-то сумела научить вас, мой умудренный жизнью и науками фортификационных дел мастер! — с милой снисходительностью успокоила его баронесса, чуть задержавшись у обводного рва.
— Но вы не знаете главного. По-настоящему башня рождается не тогда, когда ее закончит мастер, а когда родится первая легенда о нем. Так вот, — потряс он бутылкой и бокалом, — первая легенда «Башни баронессы фон Вайнцгардт», «Башни
— Прекраснее просто не бывает! — озорно воскликнула Лили, бросая коня на еще скрежещущий подъемными цепями мост.
— Тогда я пью за баронессу Лили, ее возлюбленного и легенду их башни!
41
Оказавшись по ту сторону обводного рва, баронесса осадила коня и оглянулась. Замок показался ей чужим, мрачным и неприступным. У нее было такое ощущение, что, покинув его сейчас, она уже никогда не сможет вернуться в его стены, ибо ворота этого каменного чудовища навсегда останутся закрытыми для нее.
Решив, что фон Вайнцгард заметила что-то подозрительное на опушке соснового леска, кирасиры-телохранители обошли ее и, выхватив сабли и пистоли, предстали между сосняком и баронессой. Однако Лили никакого значения их маневрам не придала. Загнав коня на небольшую подковообразную возвышенность и развернув его, она отыскала взглядом черный полукруг «башни Лили», который оттуда, из ложбины, отыскать не могла.
Творение мастера Гутага мрачно высилось на краю плато, самоубийственно засматриваясь в глубину каньона, порождавшую стремнину бурлящей реки. «По-настоящему башня рождается не тогда, когда ее закончит мастер, а когда родится первая легенда о ней», — вспомнились слова старого творца цитаделей.
Если окажется, что с обозом, о котором сообщил ей парнишка из ближайшего села, в самом деле прибывает граф — можно считать, что легенда уже зародилась, а значит, мастер Гутаг был прав. К тому же пророческим стало и ее предсказание относительно того, что лейтенант королевских мушкетеров появится именно тогда, когда завершится строительство башни. Видно, в очередной раз сработало женское предчувствие, приравненное Всевышним к провидению.
Преодолев небольшой лесок, подковообразно охватывающий подножие плато, всадники свернули с дороги и направили коней к Сторожевому холму, на вершине которого все еще бредили веками и вечностью руины дозорной башни. В былые времена на обведенной земляным валом башне постоянно находился дозорный, звуком боевых труб уведомлявший обитателей Вайнцгардта о приближении важных гостей и не менее важных врагов. Вспомнив об этом, баронесса решила, что традицию следует возродить, поскольку ни врагов, ни гостей у замка не уменьшилось.
— Кого ждем? — поинтересовался младший из братьев, Отто, придерживая коня на рассеченном ливнями пригорке неподалеку от холма.
— Графа.
— Какого еще графа?
— Французского.
— Какого «французского»? — невозмутимо допытывался Отто, давно привыкший к односложности ответов старшего брата.
— Королевского мушкетера, — почти по складам произнес Карл, выражая тем самым яростное неудовольствие тем, что брат задает вопросы именно тогда, когда задавать их совершенно бессмысленно.