Путь воина
Шрифт:
— Впереди путь прегражден завалами, а значит, коннице не пройти! — едва пробился к командующему комиссар Шемберг. Он уже был без шлема, лицо залито потом, слипшиеся седые волосы спадали на лицо.
— Так бросьте против них пехоту!
— Она позади нас и туда ей не пробиться!
— Значит, спешьте гусар и драгун! Въехать верхом в ад еще никому не удавалось! Как там ведут себя казаки Хмельницкого? — тотчас же забыл он о комиссаре.
— Пока не нападают, — ответил полковник Чарнецкий, который, взобравшись на повозку, пытался осмотреть в подзорную трубу позиции арьергардного прикрытия.
Однако
— Они-то не нападают, — продолжил Чарнецкий, — но я вижу, что по тропе, вон той, что слева, к татарам подходит артиллерия. Причем везут орудия не на повозках.
— Тянут волоком, что ли?
— Нет, вроде бы на каких-то специальных возках. Орудия теперь стоят на своих собственных колесах.
Он хотел добавить еще что-то, но в это время со всех сторон вновь слышалось леденящее душу:
— Татары!
— Ордынцы смяли наши заслоны!
— Мы окружены татарами!
«Да они попросту паникуют!», — попытался успокоить себя командующий. Но в следующее мгновение и сам увидел ордынцев. Они появились на верхнем ярусе склона, заполнив своими косматыми лошадками и вывернутыми шерстью наружу тулупами все пространство между валунами и деревьями, образовав вместе с ними одну непроходимую стену.
— Кареты и повозки — в круг! — прогромыхал он срывающимся баском, пытаясь перекричать тысячеголосый рев вооруженной толпы. Он знал, что сейчас произойдет. Никто, никакой военный опыт, никакие призывы к мужеству не могли вытравить в душах польских аристократов страх перед конницей этих азиатов. Никакие укрепления, никакой численный перевес не позволял его жолнерам чувствовать себя достаточно сильными и защищенными, когда напротив них появлялись чамбулы крымских татар или белгородских ордынцев.
— Повозки в круг! — поддержали командующего находившиеся вблизи офицеры.
— Полковник Чарнецкий, пробивайтесь на правый склон и сдерживайте татар вон там, — указал командующий саблей, — на среднем ярусе, у валунов!
— Если только удастся сдержать их! — мужественно вернулся в седло полковник.
— Комиссар Шемберг! Берите на себя левый фланг! Не позволяйте татарам приблизиться к лагерю.
— Им достаточно удобно расстреливать нас из луков и оттуда, из-за гребня, — обреченно изрек Шемберг, в то же мгновение растворяясь в гуще всадников, которым казалось, что спасение там, где находится командующий, а не там, где слабее враг.
Какое-то время татары как бы наблюдали за тем, что происходит в котловине. Несколько тысяч луков застыли с натянутыми тетивами. Несколько тысяч стрел замерли перед полетом. Но затем несколько тысяч глоток вдруг разом взревели в едином, взбадривающем словно чумной напиток из диких трав воплем: «Алла!»
Поляки густой массой двинулись на татар по крутому склону, однако залпы орудий выкашивали их, а тысячи луков расстреливали в упор тех, кто уцелел под ядрами. Конные гусары пытались прорваться через завалы, но попадали в волчьи ямы и под град пуль тех
Пение тетивы, залпы орудий, проклятия сражающихся и предсмертные стоны умирающих — все слилось здесь в немыслимую симфонию судного избиения.
— Смотрите, граф, — адъютант командующего указал рукой на оголенный склон долины в той стороне, откуда они пришли. — Это казаки. Они сдерживают слово — не вступают в бой.
— В этом нет смысла. Они бездействуют, наслаждаясь своим предательством.
— Они не предали нас, граф, они просто-напросто наши лютые враги. Давайте сформируем отряд и попытаемся прорваться через заслон татар, за которыми стоят казаки и, очевидно, Хмельницкий. По крайней мере попадем в плен к славянам, а не к азиатам.
Потоцкий уже спешился и стоял между двумя растерзанными пистолетными пулями и осколками ядер каретами. Это последнее укрытие, которое хоть как-то спасало его. А там, на склонах, уже сходились врукопашную. Солдаты бросались на татар, разя их прикладами мушкетов, забрасывая камнями и подрубая саблями ноги лошадей.
— Нас все же предали! — крикнул граф собравшимся вокруг него офицерам, отстреливавшимся из мушкетов и пистолетов. — Но сейчас не время истязать себя! Посмотрите на эти вопящие орды! Лучше погибнуть здесь, на поле боя, чем стать пленниками этих зловонных азиатов!
— Но попытайтесь спастись, граф! — крикнул только что вернувшийся со склона комиссар Шемберг. Он уже был ранен, вся голова и лицо были залиты кровью. Однако продолжал оставаться в седле.
— Я не стремлюсь спасти свою жизнь! Лучше умереть здесь, чем терпеть издевательства победителей или потом, вернувшись из плена, укоры отца и всей высокородной шляхты!
— Взгляните! — крикнул кто-то из офицеров. — Татары смяли наш заслон и прорываются сюда.
— Все — по коням! — решительно скомандовал Потоцкий, первым садясь в седло. — Мы должны отбросить их! В бой!
Пока в урочище разгоралось сражение, Хмельницкий сидел на большом валуне на вершине склона и, хотя и наблюдал за ходом избиения своих врагов своими же врагами, однако всем вокруг казалось, что мысленно он пребывает где-то далеко от этих мест. И гул битвы в его сознании звучал уже как предвестник тех битв, которые ему еще предстояло завязать и выиграть.
— Что мы здесь делаем, гетман?! — появился за спиной у Хмельницкого полковник Глух [27] . — Мы сражаемся или не сражаемся?! А если сражаемся, то кто командует?
27
Полковник Иосиф Глух — один из талантливейших полководцев повстанческой армии. Был решительным противником Белоцерковских и других соглашений с поляками, подозревая, что Хмельницкий находится в сговоре с верхушкой Речи Посполитой. В П? ереяслав, на известную раду, он не явился, присягать на верность московскому царю категорически отказался, находился в оппозиции к Хмельницкому. Последнее письменное упоминание о нем связано с действиями его полка в 1655 году.