Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Теккерей Уильям Мейкпис

Эта просьба объ острочк была уважена. Возвратясь въ деревню, Скинфлинтъ-Бегъ созвалъ немедленно старшинъ. „Друзья мои, сказалъ онъ имъ, слухи о нашей бдности и несчастіяхъ достигли до трона паши, и милостивое сердце нашего повелителя смягчилось отъ словъ, проникшихъ въ его уши. «Сердце мое, такъ говоритъ онъ, тронуто бдствіями моихъ эль-модійскихъ подданныхъ. Я придумалъ, какимъ бы образомъ пособить ихъ несчастію. Недалеко отъ ихъ деревни находится плодоносная земля Эль-Гуани, богатая кунжутомъ, ячменемъ, хлопчатой бумагой и кукурузою. Цна ей тысяча кошельковъ; но я хочу уступить ее моимъ дтямъ за семьсотъ пятьдесятъ, остальныя же деньги оставить въ ихъ собственную пользу, въ награду за долгія страданія.»

Старшины знали, какъ высоко цнятся плодородныя поля Эль-Гуани, но они сомнвались въ искренности своего начальника.

Однако же ему удалось разсять ихъ опасенія и возбудить сильное желаніе сдлать эту выгодную покупку. «Я самъ вношу двсти пятьдесятъ кошельковъ, сказалъ онъ, а вы всмъ міромъ подпишетесь на остальные. Когда же деньги будутъ собраны, вы отправитесь съ ними въ Каиръ, а я понесу свою часть, и всю эту сумму положимъ мы къ ногамъ его высочества.»

Сдыя бороды посовтовались другъ съ другомъ, и мнимые бдняки, изъ кармана которыхъ нельзя было ничего выколотить палкою, нашли въ немъ деньжонки, какъ скоро потребовалъ этого ихъ собственный интересъ. Вмст съ шейкомъ и съ пятьюстами кошельковъ отправились они по дорог въ столицу.

По прибытіи въ Каиръ, Скинфлинтъ-Бегъ и старшины Эль-Моди были допущены во дворецъ, гд передъ трономъ паши и положили собранныя деньги.

«Вотъ дань врноподданныхъ, ваше высочество, сказалъ Скинфлинтъ-Бегъ, опуская на полъ свою часть; а это добровольное приношеніе деревни Эль-Моди. Не справедливо ли докладывалъ я, увряя ваше высочество, что враги и клеветники безсовстно оболгали меня, жалуясь на разореніе моего округа и на чинимыя будто бы мною истязанія его жителямъ? Вотъ доказательство, что Эль-Моди не иметъ недостатка въ деньгахъ: старшины въ одинъ день собрали пятьсотъ кошельковъ и кладутъ ихъ къ ногамъ своего повелителя.»

Вмсто палокъ, Скинфлинтъ-Бегъ былъ немедленно награжденъ милостью; палками же попотчивали феллаховъ, которые донесли на него. Изъ бега онъ былъ переименованъ въ бея, и способъ его извлекать деньги изъ народа могъ бы составить предметъ достойный изученія для людей, управляющихъ нкоторыми частями Соединеннаго Королевства [2] .

Во время Сирійской междуусобицы, наша, опасаясь разрыва дружескихъ связей съ Англіею, пожелалъ возвысить духъ феллаховъ, relever la morale nationale, и сдлалъ однаго Араба полковникомъ. Черезъ три дня по заключеніи мира, счастливый Арабъ былъ разжалованъ пашею. Молодой египетскій полковникъ, который разсказалъ мн это, отъ души смялся надъ продлкою своею повелителя. «Не срамъ ли это, говорилъ онъ: меня, человка двадцати трехъ лтъ, никогда и нигд не служившаго, не имющаго никакихъ особенныхъ достоинствъ, — сдлать полковникомъ?» Смерть помшала его дальнейшему повышенію. Черезъ нсколько недль во французскихъ газетахъ было объявлено о смерти бея.

2

Напримръ, для дерривэнскаго бега.

Этотъ любезный молодой человкъ, по вечерамъ, въ карантин Мальты, краснорчиво описывалъ намъ красоту жены своей, оставленной въ Каиръ, ея черные волосы, голубые глаза и удивительное тлосложеніе. Я полагаю, что этимъ черкешенкамъ обязана своей изящной кожею турецкая аристократія, управляющая Египтомъ. Видлъ я здсь Ибрагима-пашу; онъ румянъ, усы у него съ просдью; по своей надменной и красивой наружности походитъ онъ на англійскаго драгуна, какихъ можно видть на смотрахъ въ Медстон. Вс здшніе офиціальные люди имютъ чисто-европейскія лица. Въ Каиръ познакомился я съ очень веселымъ и толстымъ пашею, которому принадлежалъ, кажется, трактиръ. Онъ каждый день прогуливался въ садахъ Эзбекіэ; судя по наружности, его можно было почесть французомъ. Женщины или, врне сказать, маленькія частички женскаго тла, которыя намъ дозволено было созерцать здсь, были тоже прекрасны. Эти милыя созданія, втроемъ и вчетверомъ, здили на лошакахъ по улицамъ города, въ сопровожденіи невольниковъ, которые поддерживали ихъ на сдл, кричали во все горло: шмалекъ, аминекъ, или что-то въ этомъ род, и хлестали народъ на об стороны ременной плеткою. Но женщины кутаются здсь еще боле, нежели въ Константинопол. Черный шелковый капюшонъ, спускаясь съ головы, прикрываетъ ихъ совершенно; широко раздвигая его руками, он изъ отверзтій черной маски пронзительно устремляютъ на васъ большіе круглые глаза, которые составляютъ здсь

общую принадлежность, исключая, разумется, людей, потерявшихъ зрніе отъ офтальміи.

Меня удивляла благородная фигура Аравитянокъ, которыхъ я видлъ здсь. Привычка носить на головъ кувшинъ придаетъ ихъ стану особенную граціозность, которой какъ нельзя боле соотвтствуетъ національный костюмъ ихъ. Одинъ экземпляръ этого костюма я привезъ въ Англію, въ подарокъ знакомой леди для маскерада. Онъ состоитъ изъ широкаго синяго коленкороваго платья, которое застегивается спереди костяными пуговицами, и трехъ аршинъ синей же матеріи для вуаля. Для глазъ длается отверзтіе, а на голов долженъ непремнно находиться кувшинъ. Костюмъ этотъ, не допускающій юбокъ и другихъ вспомогательныхъ средствъ дамскаго туалета, можетъ идти только къ очень стройной фигур, и я не сомнваюсь, что въ будущій сезонъ онъ войдетъ въ большое употребленіе.

Съ мужчинами, съ этой прекрасной и благородной расою людей, обходятся здсь, какъ съ собаками. Когда халъ я базаромъ, проводникъ, пролагая дорогу мн сквозь густую толпу феллаховъ, стегалъ плетью тхъ изъ нихъ, которые не могли или не хотли посторониться. Никогда не забуду я этой унизительной сцены!

Почтенный старикъ, съ длинной и совершенно сдой бородою, получивши ударъ, не произнесъ ни малйшей жалобы. Онъ только отошелъ въ сторону, пожимая плечами, по которымъ хлестнула плеть. Эта жестокость возмутила меня. Я закричалъ на проводника и запретилъ ему драться въ моемъ присутствіи. Но здсь вс дерутся плетью: и пшій конвой наши, когда детъ онъ по базару, и прислуга доктора, когда пробирается онъ сквозь толпу, чинно возсдая на хребт своей кобылицы, и особенно Негры. Эти дерзкіе негодяи, очищая для самихъ себя дорогу, машутъ бичемъ на об стороны безо всякаго сожалнія; и никогда не услышите вы жалобы.

Какъ описать вамъ красоту здшнихъ улицъ, эту разнообразную архитектуру домовъ, арокъ, висячихъ кровель, портиковъ и балконовъ, эту удивительную игру свта и тни, которая пестритъ ихъ, этотъ варварскій блескъ обширныхъ базаровъ и шумную, суетливую толпу, которая наполняетъ ихъ! Цлая академія художниковъ нашла бы здсь богатйшіе матеріялы для картинъ своихъ. Нигд не видалъ я такого разнообразія архитектуры, жизни и блестящаго колорита. Каждая улица, каждая лавка базара такъ вотъ и просятся на полотно картины. Нашъ знаменитый акварельный живописецъ, мистеръ Леувсъ, набросалъ на бумагу нсколько этихъ сценъ чрезвычайно удачно; но здсь достанетъ ихъ на сотню артистовъ, и если кто-нибудь изъ нихъ, читая эти строки, вздумаетъ воспользоваться случаемъ и пріхать въ Каиръ зимою, онъ найдетъ здсь превосходный климатъ и богатые предметы для своей кисти.

Изъ эскизовъ однихъ только Негровъ можно составить очень интересный альбомъ. Сегодня похалъ я на лошади за городъ, къ гробницамъ Калифовь. Эти древнія, необитаемыя зданія съ куполами, дворами и минаретами представляютъ очень живописную картину. Въ одномъ изъ нихъ остановились только-что прибывшіе сюда Негры; они столпились подл стны, освщенной солнцемъ; продавцы ихъ ходили по двору, или курили табакъ, лежа на цыновкахъ. Въ толп замтилъ я чернаго, какъ ночь, Абиссинца съ такимъ гадкимъ выраженіемъ лица, что его можно было назвать олицетворенной подлостью. Когда я началъ рисовать портретъ этой ракаліи, онъ пристально поглядлъ на меня съ своей цыновки и вслдъ за этимъ попросилъ денегъ. «Я знаю, говорилъ онъ, изъ-за чего вы хлопочете. Вы нарисуете меня, а потомъ, когда вернетесь въ Европу, продадите эту картину за деньги: такъ подлитесь хоть немножко со мною». Чувствуя, что у меня не достанетъ искусства изобразить такой избытокъ плутовства, я положилъ кисть, бросилъ ему сигару и веллъ сказать переводчику, что рожа этого молодца слишкомъ гадка для того, чтобы сдлаться ей популярною въ Европѣ, и что по этой-то именно причин я и выбралъ ее для своего рисунка.

Это были невольники, назначенные для продажи. На сцену выступилъ хозяинъ ихъ и показалъ намъ свое черное стадо. Оно состояло, по большей части, изъ мальчиковъ и молодыхъ женщинъ, которыя были хорошо сложены, но отвратительно безобразны. Скинувши съ одной изъ нихъ покрывало, продавецъ веллъ подняться ей на ноги. Она повиновалась, дрожа всмъ тломъ отъ стыдливости. Кожа на ней была черна, какъ уголь, губы походили на сосиски, большіе глаза отличались добрымъ выраженіемъ, и курчавые волосы вились на голов густыми, маленькими и жесткими колечками.