Пути неисповедимых
Шрифт:
Все было настолько мирно и даже по-домашнему, что я невольно засомневалась: не приснилась ли мне та сцена с разговором двух серафимов?
Я собралась было поверить в это, как вернулся с ежедневных утренних полетов Рэмол и, хотя он вел себя достаточно непринужденно, то и дело косился на меня: не натворю ли я глупостей, начав намекать на что-то рыцарю.
Кроме меня этих взглядов никто не заметил, Рэми со всеми был дружелюбен и мил… Глядя на него, я все больше поражалась тому, что когда-то это странное добродушное и даже слегка глуповатое на вид существо было гениальным
После завтрака Рэм отвел меня, Люциуса и Кудеяра в свой кабинет в подвале, оборудованный под небольшую лечебницу.
Первым делом серафим осмотрел кисти царевича, которые по-прежнему были все в ожогах. Даже не спросив, где племянник так ужасно покалечился, Рэм принялся колдовать над его руками. Зажав их в своих больших ладонях, серафим застыл в напряженной позе, чуть расправив крылья. Когда спустя несколько минут он выпустила кисти Кудеяра из своих рук, кожа на них была абсолютно здоровая, без единого шрама.
Поблагодарив дядю, Кудеяр сказал мне, что будет ждать меня в мастерской Демонтина, и вышел из лечебницы.
Затем настала очередь Люциуса. Маг, который не понимал, зачем его сюда вообще притащили, громко запротестовал, когда серафим просто попросил его подойти ближе. Ругательство, крики, почти истерика… все повторилось.
Смотря на этого чудака, я не понимала, что нужно к нему испытывать: жалость, как к больному на голову человеку, или отвращение, как к элементарному эгоисту и гаду, которого хлебом не корми, дай оскорбить кого-нибудь и устроить скандал. Я решила склониться к первому, но все равно вместо жалости испытала только раздражение.
В итоге Рэми успокоил колдуна и сказал, что всего лишь хочет вылечить его шрамы на боках, раз они самому Люциусу так мешают и напоминают об унижениях. От такого маг ненадолго опешил, так как не ожидал каких-то добрых намерений от своего врага. Впрочем, когда ступор прошел, Люциус выплюнул в лицо серафиму ядовитое «обойдусь без твоей помощи!» и вышел из комнаты, хлопнув за собой дверью.
Вздохнув, Рэм обратился ко мне. Он собирался осмотреть мою левую руку.
Почему-то мне казалось, что мы непременно вернемся к разговору о ночной сцене, как только останемся наедине… точнее, я только об этом и думала, о том, что сказать и как себя лучше вести. Но серафим как будто и вовсе забыл о ночном разговоре, он был полностью поглощен изучением моей руки.
Спрашивал он меня о том же, что и Истэка: как я это сделала, зачем, почему, какие способности открылись и прочее. Я отвечала уже привычными заготовленными фразами.
После того, как опросил меня, серафим начал самостоятельно изучать руку. Нажимал на разные чувствительные места, надавливал на белые полосы. С моего разрешения он даже сделал мне небольшую ранку, чтобы посмотреть, какого цвета мышцы и кровь в той руке…
Примерно час я терпела самые разные, очень странные и порой даже болезненные опыты серафима. Я понимала, что если он что-нибудь найдет, очень велика вероятность того, что я, наконец, узнаю, зачем то чокнутое копытное меня
После того, как серафим закончил тыкать в мою рук всякими разными предметами, он сказал что, очевидно, я знаю далеко не все свои способности, хотя некоторые из них просто уникальны. Спросил, никогда ли не было у меня такого, что предметы как будто проходили сквозь руку.
Я, смотря на него с удивлением, ответила, что вроде бы нет.
— В моменты сильных эмоций, переживаний, страха… — начал перечислять он.
— …Она обычно только светится, — заканчиваю фразу. — И только. Еще впитывала магию из различной нечисти, пока у меня аура не стала заполнена под завязку.
— Может, рука становилась прозрачной? — продолжил спрашивать Рэм.
— Только в первые дни после того, как мне в ладонь вогнали рог единорога, — качаю голой. — А что такое? Почему ты спрашиваешь? — странно, но, в отличии от Демонтина, Рэмола сложно было называть на «вы». Он казался моим ровесником, дурашливым и непоседливым… почти как Леопольд, наверное.
— Нет, я не отвечу. Я могу ошибаться… попытайся все же вспомнить, не было ли случаев, когда рука как будто переставала быть материальной. Например, когда ты должна была удариться обо что-то, но боли не чувствовала.
— Ну… — я задумалась. В голове неожиданно вспомнился один момент. — Не знаю, то ли я вспомнила… Один инквизитор как-то хотел ударить меня мечом, но я закрылась от него рукой… потом он долгое время уверял, что не знает, как так получилось, что я не умерла. Якобы он не мог промазать с расстояния в один метр, не попасть по мне… но, кажется, его меч просто прошел сквозь мою руку.
— Ага! Значит, все верно, — серафим возбужденно расправил крылья. — Эти полосы у тебя на руке и ее цвет, все это не только изменило ткани, сделав их своеобразными проводниками и вместе с тем фильтрами для различной духовной скверны, но и сделало твою руку… не совсем такой, какой она должна быть.
— В смысле? — настораживаюсь.
— Нет, — помотал он головой. — Скорее менее… эммм… материальной. Не сказать, что руки у тебя нет и все это на самом деле иллюзию, но и сказать, что рука есть, нельзя. Попробуй отрезать тебе левую кисть — она просто не отрежется, как будто иллюзию режешь. Хоть весь день долби ее молотком — она не помнется и не сломается… хотя боль ты будешь чувствовать.
— Как это? — пораженно смотрю на него. — Хочешь сказать, у меня иллюзия вместо руки!? А иллюзии… они всегда временные… то есть, в один прекрасный день я останусь калекой!?
— Нет, нет! — Рэмол поспешил успокоить меня, дружески коснувшись крылом моего плеча. — Калекой ты не останешься. Рука никуда не исчезнет, не бойся. Но то, что сделал тот сатир действительно было очень жестоко. Он использовал твою плоть для того, чтобы развить в ней определенную болезнь и в итоге сделать тебя живым оружием. На самом деле подобные чары применяются только к предметами… я впервые вижу, чтобы кто-то так издевался над человеком. Это как… как если бы резчик по дереву начал работать над человеческим телом, только в магической среде. Понимаешь?