Путин и Запад. Не учите Россию жить!

Саймс Дмитрий

— Многие политологи сейчас говорят о том, что Россия вообще не очень интересует Соединенные Штаты. Во многих случаях, когда Россия подозревает какие-то действия, направленные против себя, на самом деле ее просто не замечают. То есть, грубо говоря, кролика переехала машина, отдавила ему лапу, и кролик считает, что это целенаправленные действия, а на самом деле его просто никто не заметил. Так и Россия не играет какой-либо существенной роли в нынешней американской политике, и значение ее в общем не так велико. Насколько эта точка зрения распространена и насколько она адекватна?

— Россия больше не сверхдержава. Это очевидно. Она не сверхдержава не потому, что так решили Соединенные Штаты, а в результате событий, которые произошли в самой России и которые определяли

сами россияне и руководители других советских республик. Россия не принимает активного участия в большинстве региональных конфликтов, за исключением постсоветского пространства. Россия не угрожает Соединенным Штатам. Россия — единственная страна, которая может уничтожить Соединенные Штаты, но мало кто в Америке думает, что это реальная угроза, и российский ядерный арсенал, в общем-то, воспринимают так же спокойно, как арсенал Англии и Франции. Было время в середине 90-х годов, когда боялись гражданской войны в России, опасались, что к власти придут радикальные силы — коммунисты или Жириновский. Но сейчас таких опасений ни у кого нет. И президент Путин дал Америке определенный заряд уверенности в том, что происходит в России. Политическая стабильность в России в этом плане делает ее, к сожалению, менее значимой для Америки. Россия перестала быть угрозой, но Россия не стала крупным партнером. Мне кажется, что процесс постепенно, конечно, идет в том направлении, когда Россию начинают воспринимать в качестве нормальной серьезной державы. Если бы вы задали вопрос, а много ли в Америке размышляют по поводу Великобритании или тем более Франции и Германии? Когда Франция и Германия особенно не мешают американским планам, американцы о них думают очень мало, за исключением периода летних отпусков. Так что я думаю, что есть доля правды в том, что американцы больше не зацикливаются на России, как они зацикливались на Советском Союзе. Мне кажется, что это нормальный процесс, который не должен россиян оскорблять и печалить.

Страх перед Россией уже не играет существенной роли. Посмотрите на американские комментарии по поводу политической ситуации в России. Кто-то критикует ограничения свободы печати, особенно телевидения, кто-то — методы проведения российских выборов, прежде всего в Чечне. Кто-то недоволен тем, что слишком много людей из спецслужб находятся в кабинетах власти. Но я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из серьезных людей в Америке сделал следующий шаг и сказал, что в силу всего этого Россия снова превращается в угрозу Соединенным Штатам. Этого не говорят. Говорят, что внутренняя политика России может представлять угрозу для демократии, о том, что в долгосрочной перспективе Россия может превратиться в угрозу своим непосредственным соседям, но не Америке.

— Вы знаете, как в России относятся к американской программе космических войн и к выходу США из Договора по ПРО 1972 года? Программа космических войн — не периферийная программа. При таком дефиците бюджета тратить гигантские средства на периферийную программу было бы в высшей степени странно. Может быть, это паранойя, но Россия рассматривает данную программу как способ нивелировать постсоветский ядерный потенциал. Размещение натовских самолетов в Прибалтике Россия также рассматривает как шаг, очевидно направленный против нее. Когда говорят, что все это делается для быстрого развертывания против терроризма, это звучит достаточно странно. Мы бы еще поняли, если бы это развертывание осуществлялось в Болгарии и Румынии, но против кого развертываться в Эстонии, буквально в нескольких километрах от Питера, России очень трудно понять. Как вы считаете, насколько оправданны все эти страхи?

— Делается ли все это как попытка оказать давление на Россию? Если вопрос ставится таким образом, у меня ответ однозначный. Нет. Существует много людей в гражданском руководстве Пентагона, которые, как мне кажется, имеют множество неоконсервативных фантазий о том, каким должен быть мир, и о том, какова должна быть мессианская роль Америки. Я с этими людьми решительно не согласен. Но даже от них я никогда не слышал не только в личных разговорах, но и в разговорах с теми, кто знает их очень хорошо, идею о том, что противоракетная оборона и расширение НАТО, допустим, в Прибалтику направлено против России. Такого я никогда

не слышал. И я уверен, что это не так. С другой стороны, готовность расширять НАТО на Восток, готовность отменять Договор о противоракетной обороне, готовность советовать некоторым руководителям постсоветских государств организовывать такие группировки, как ГУАМ, которые явно направлены на то, чтобы сделать эти государства более независимыми от России, — все эти вещи показывают, что у определенной части американской элиты и определенной части администрации есть ощущение, что с Россией можно особенно не считаться. Мы знаем, что наши мотивы хорошие, мы ничего против наших российских партнеров не замышляем, а если у них есть какие-то неоправданные страхи, это их личное дело. Можно попытаться им объяснить, что не надо слишком волноваться, но менять из-за этого американские планы никто не будет.

Есть такая точка зрения в Вашингтоне. Я понимаю, почему она может задевать российское руководство. Это серьезная проблема, но я не рассматривал бы ее как угрозу. Потому что, если вы посмотрите на общее число американских сил в Европе, оно все-таки резко сокращается, а не увеличивается. И если речь идет об угрозах НАТО России, то даже после приема новых членов военная машина НАТО только съеживается.

— Какие существуют группы в американском истеблишменте с точки зрения их позиции в отношении России?

— Мы уже говорили о том, что, во-первых, есть люди, которые скучают по временам холодной войны. Тогда все было понятно, предсказуемо, и для некоторых из этих людей всегда главной проблемой был не Советский Союз, не коммунизм, а российская империя. И когда они видят, что Россия снова становится на ноги и начинает говорить более уверенным голосом, таких людей это раздражает и напрягает. Эти люди есть и в республиканской, и в демократической партиях.

— Можно было бы их назвать, необязательно всех, просто чтобы было понятно, о ком идет речь.

— Я думаю, что Збигнев Бжезинский — один из наиболее ярких лидеров этого направления. Если говорить о более «левых» группах, то это бывший государственный секретарь Мадлен Олбрайт. Такие люди есть в конгрессе, допустим конгрессмен-демократ Том Лантес. Он родился в Венгрии, бежал от нацистов. И он был одним из главных американских защитников и партнеров Владимира Гусинского. Но я хочу сказать, что это не те силы, которые определяют американскую политику в отношении России. Их голос становится иногда весьма сильным, особенно тогда, когда в Москве кого-то снова арестовывают или когда есть впечатление московского давления, допустим на Латвию или на Грузию.

Они создают тот фон политических дискуссий в Соединенных Штатах, с которым должна считаться любая администрация.

Но не они определяют политику. В администрации есть неоконсерваторы, в демократической партии есть либеральные сторонники гуманитарных интервенций. Ни те, ни другие не являются противниками России. Но, скажем так, Россия не вписывается в их представление о прекрасном. У России своя линия. Россия была против Соединенных Штатов по вопросу о Косово. Россия не поддержала Соединенные Штаты по проблеме Ирака. У России не те отношения с Ираном, которые этим группам кажутся правильными. Они не считают Россию врагом, но Россия для них ни по своей стратегической линии при Путине, ни по своему отношению к демократии не представляется адекватным союзником и партнером Соединенных Штатов.

И в администрации, и в демократической партии есть так называемые реалисты. И я обратил внимание, что в последнее время на реалистов началась большая атака. Все — от некоторых неоконсервативных обозревателей «Нью-Йорк таймс», сенатора Байдана, ведущего демократа сенатской комиссии по иностранным делам, до самого президента Буша — стали вдруг критиковать реалистов. Я думаю, что если про кого-то так много говорят и кого-то так сильно критикуют, это может означать только одно: его позиция начинает усиливаться. И мне кажется, что даже у самого президента Буша есть некоторый разрыв между риторикой и действиями. Например, по вопросу об Ираке Буш приблизился к позиции большего прагматизма и, если хотите, большего реализма. Риторика прошлого, риторика американской эксклюзивности и морализма лишь прикрывает движение в сторону прагматизма.