ПВТ. Тамам Шуд
Шрифт:
Решительно продвигался вперед. Агон не скрывался, местом его обитания было чрево, сердце улья. Вот только выходил он не часто.
Дозваться надо было. Докликать.
Медяна даже не сразу поняла, что они пришли. Просто все вдруг замерли, и ей пришлось остановиться. Прямо по курсу висела очередная корабелла. Она отличалась от прочих ослепительной, молочной белизной и тем, что бока ее не смыкались с боками товарок. Над ней не было соседей, под ней — тоже.
— Это Ладья, — шепнул Руслан. — Считай, матка.
— А, — слабо откликнулась
Пока была в Луте, в составе экипажа Еремии, она почти утратила способность шумно удивляться. Лут щедр был на сюрпризы, и Медяна скоро перестала подпрыгивать и орать на каждый.
У Ладьи не было арфы — случай почти небывалый. Арфы рубили под корень только самые злые люди, когда хотели искалечить корабеллу. Потому что новую отращивала корабелла долго, а без нее не могла обернуться, не могла выжить в Луте без посторонней помощи.
Вместо расцвеченного пояса глостеров бока Ладьи держали цепи. Слоями укутывали, под новыми, блестящими, угадывались совсем старые, уже порыжелые.
Волоха прыгнул на подрезанный руль высоты, ухватился за цепи, подтянулся. Оказался на палубе.
Огляделся, словно выискивая кого-то. Из-за огрызка арфы вышел, приволакивая ногу, смотритель. Пожевал губами, словно вспоминая имя стоящего перед ним. Один глаз у него был затянут бельмом, второй глядел цепко.
— Волоха. Припожаловал, русый. Чего тебе?
— С Агон перемолвиться.
Смотритель криво улыбнулся. Почесал щеку, изрытую пороховыми оспинами.
— Ишь чего. Ну, спытай. Порядок ты знаешь. Давно он не показывался, сколько вашего брата здесь билось, а факел все одно не говорит.
Кивнул на корму. Там был устроен колокол — из кости, распятый-растянутый на туго сплетенных жилах. Под колоколом на треноге умещалась костяная чаша. Уста Агона.
Волоха поймал взгляд Дятла. Кивнул. Дятел, крякнув, снял с пояса нож, бросил Волохе. Русый поймал его в воздухе, чиркнул по ладони, проливая кровь в чашу.
Дернул колокол за рыбий язык, и над Тренкадисом раскатился долгий гул. Тренкадис стих в ответ, присмирел, как птицы перед грозой.
— Гляди, — прошептал Руслан Медяне, — вот налетят, глаза пялить.
Дятел молча принял на руки меховой жилет, рубашку, саблю же русый оставил при себе, только ножны скинул. Остался босой и голый по пояс. Отошел к самому хвосту Ладьи.
Медяна прижалась к Руслану.
— Чего творит, а?
— Обычай блюдет, — откликнулся Руслан, — Агон просто так не станет говорить, его выкликать надо. Если есть у тебя просьба такая, что прям от сердца — почует, уважит. А чтобы почуял, сыграть с ним надо.
— Сыграть? — у Медяны вытянулось лицо.
Меньше всего Волоха походил на человека, изготовившегося к веселой игре. Да и остальной народ на игроков не походил.
— Правило такое. А теперь нишкни. Хочешь — помогай.
Поплевал на ладони и потянул за цепь. Тут же впряглись и остальные, свои и чужие, обступившие Ладью плотно, как мураши
Будто вздохнула. Повела боками.
Иночевский, оказавшись рядом, негромко пояснил:
— Агон предлагает каждому игру ритуального характера. Кон, называется. Если совсем коротко, то от игрока требуется пройти начертанный путь. Агон ценит то же, что и Лут: храбрость, решимость, упорство. Кровь, железо, огонь.
— Но почему Волоха должен играть один? — Медяна тревожно таращила глаза.
— Потому что это только его путь. Его Кон. В Агоне нет соперника сильнее тебя самого.
Руслан кивнул и потянул девушку за руку, к другой корабелле:
— Давай, теперь надо подальше да повыше. Жара будет.
Не обманул: народу к Ладье прибыло изрядно. Будто дел других не было. У Медяны тоскливо сжалось сердце. Волоха стоял на палубе совсем один, опустив руку с саблей.
Цепи Ладьи расслабленно висели, как воздушные корни.
— А он прежде… Играл?
Парни отрицательно помотали головами, и только Дятел не шевельнулся. Медяна не стала переспрашивать.
Руслан дернул за плечо:
— Гляди!
С верхних корабелл обрушилась музыка и цепи вдруг ожили. Взметнулись змеями, атакуя одинокую фигуру на палубе. Медяна, хоть и насмотрелась кое-чего, не удержалась и вскрикнула.
***
Сразу, вдруг, игра не началась. Сначала Волоха почувствовал рык Агона, ощутил вибрацию палубы босыми ступнями. Раньше, говорили, играли Кон почти обнаженными, в одной набедренной повязке.
Кровь нужна была для пробуждения Ладьи. Из чаши она впадала в хребет корабеллы, разбегалась по арфе и бокам, и Ладья формировала в ответ на подношение единственно верный путь. Идеограмму игрока.
От ног Волохи пробежала стежка, круто завернула, вспыхнула огнем по кайме, почернела, точно обуглилась, разрослась в ширину… Пролегла до самого колокола. Весь он был — перед самим собой.
Агон смотрел.
Кон ждал.
Цепи встали стеной, огораживая игрока.
И не цепи это были, а позвоночные столбы тысячи лутоходцев. Тех, кто был до Волохи. Эта ладья была им колыбелью и стала последним пристанищем.
— Сражайся, — шепнули ему на ухо.
Знакомые руки легли на плечи, ободряя и поддерживая.
— Элон, — выдохнул Волоха.
Вскинул саблю, делая первый шаг и отбивая первый железный удар.
Музыка Волохе была только на руку. Помогала держать ритм, а он был, пусть исковерканный, изломанный, перебивчивый. Цепи хлестали, как ливневые полосы, огненная стена дрожала по обе стороны.
Свернуть, отклониться от маршрута нельзя было. Только пройти до конца.
Говорили, что пройденный путь повторяется на коже. Еще говорили, что путь Агона — на подушечках пальцев. Волоха не знал, чьим словам верить, но твердо знал одно: он обязан пройти его.