Пьяная Россия. Том второй
Шрифт:
– Я весь – внимание!
– Ты перестанешь доставать меня рассказами о твоих бездарных обедах. Перестанешь говорить о ГМО!
– Но вся пища отравлена, – робко попытался возразить Налимов, отправляя в рот кусок жареного мяса.
5
Вечером, Налимов сидел в засаде. Устроился в своей машине возле дома Валентины. Зачем? Он и сам не смог бы себе объяснить, впрочем, смог бы, тоска заела, а еще желание. Налимов любил женщин,
Если бы у него была возможность уединиться, с какой-никакой вертихвосткой, но проституток он не уважал, считая их всех источниками заразных и порой очень опасных болезней, а познакомиться так, просто, не мог и не умел.
Налимов заглядывался на молоденьких женщин. Ему нравилась красивая, белая и нежная кожа; хрупкое телосложение, тонкие руки и узкие ступни. Но молоденькие принимали его за старика и шарахались от его попыток поухаживать. Впрочем, ухаживаниями многословные побасенки, которыми имел свойство заговаривать барышням зубы Налимов, назвать было трудно.
Он вообще любил потрепаться. Телефонные счета, в связи с этим ему приходили огромадные и он повадился допоздна сидеть на работе, используя служебный телефон в качестве связи.
Наговорившись, наоравшись в трубку, насмеявшись вдосталь, Налимов уходил с работы окрыленным и сторож, запирая за ним школьные двери, качал головой, удивляясь на невиданную работоспособность директора.
– Вот такого бы работника да в Государственную Думу, помощь народу была бы великая! – говаривал сторож.
Налимов слышал и преображался, его лицо сияло гордой улыбкой. Он очень любил похвальбу, дня не мог провести, чтобы не похвастаться и испытывал самое настоящее счастье, когда под его постами в социальных сетях появлялось много лайков и положительных комментариев, отрицательные он немедленно удалял, стараясь забыть не только текст, но и имя оскорбителя.
Вспомнив об интернете, Налимов включил планшет, он любил широкоэкранный и ненадолго погрузился в виртуальный мир придуманных и реальных событий.
В стекло окна постучали и только тогда Валентин Михайлович очнулся. На него смотрела Валентина:
– Что ты здесь забыл? – строго сдвинув брови, спросила она.
– К тебе приехал! – пролепетал Налимов, не совсем понимая, что ему говорить и делать.
– Я живу в доме, а не во дворе!
Валентин Михайлович беспокойно заерзал в автомобильном кресле:
– Валечка, прости меня, каюсь, был занят, но сейчас свободен, поехали ко мне!
– Зачем?
Прежде чем ответить на вопрос, он сделал длинную паузу, собираясь с мыслями и понимая, что она, скорее всего, догадалась об истинных намерениях Налимова.
– Видишь ли, Валя, – осторожно начал он, – мужчинам и женщинам
Она насмешливо подняла брови:
– А мне врачи говорят, кто же тебя так довел? Пей, говорят, корвалол и валерьянку! Ты вообще хоть немного беспокоишься о людях, которых обижаешь, оскорбляешь, кидаешь? Как ты можешь школу возглавлять, я бы тебе своего ребенка не доверила!
– Оно и видно, что у тебя за дочь! – моментально завелся Налимов.
– И какая же у меня дочь? – с раздражением, спросила она.
– Наверняка, ленивая, гулящая, да еще матерится в придачу! – выпалил он, с ненавистью глядя на женщину.
– Трудолюбивая, домоседка, в школе отличница, а матерщинников и пьяниц, вроде тебя, терпеть не может! – парировала Валентина.
Налимов завел машину и рванул с места. Что он говорил, сидя в автомобиле, не поддается описанию, во всяком случае, литературному, такие слова в обыкновении хорошие писатели не пишут в книгах, однако речь не об этом, примчавшись к своему дому, Валентин Михайлович с ужасом понял, что никак не может успокоиться.
Закрыв автомобиль, и трижды проверив, запер ли, Налимов устремился в рюмочную, которая привлекала страждущие души со всего района. Здесь, у стойки бара, прищелкивая языком от нетерпения, он выпил одну за другой, несколько рюмок водки.
За ним наблюдали с философским видом пьяницы, оккупировавшие круглый стол под искусственной пальмой, живая бы давно завяла от клубов табачного дыма, постоянным туманом висевшего под потолком.
– Либо на работе насолили, либо любовница отшила, – изрек, наконец, один, усатый.
– Не, наверняка, с матерью поругался, – не согласился долговязый детина в вязаной шапочке.
– А может просто напиться торопиться! – неторопливо промолвил третий, толстый и поправил очки.
– Эй, мужик, иди к нам! – позвал усатый.
– Не пойду! – огрызнулся Налимов, с шумом заглатывая, бог весть, какую рюмашку по счету.
– А мы тебе закусить дадим! – продолжал манить усатый. – У нас колбаска копченая есть!
– Помидорки! – поддакнул детина.
– И персики, – добавил толстый и поправил очки.
Последнее, почему-то заинтересовало Налимова.
– Персики? – подсаживаясь к выпивохам, спросил Валентин Михайлович.
– А то, как же! – важно кивнул усатый. – У нас недавно и водка была, но всю выпили!
– Намек понял! – подхватил захмелевший Налимов и бросился к барной стойке.
Вернулся с двумя бутылками водки.
Пьяницы оживились, потирая руки, принялись разливать по рюмкам и произносить напыщенные тосты.
Усатый встал:
– За театр! – проговорил он и выпил.