Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна
Шрифт:
— Вы следите за перепиской моей матери с моим братом? — переспросил король. В его голосе отчетливо послышалось раздражение.
— А также за перепиской королевы-матери с принцем Конде, с герцогами Лотарингским и Гизом, с герцогом Бульонским и другими, всегда готовыми бунтовать против вашего величества.
— Скажите, кардинал, если вы обнаружите сведения, компрометирующие мою мать, что вы предпримете?
— В зависимости от того, какие сведения обнаружу, сир. Возможно, я предоставлю на ваше рассмотрение свои рекомендации.
—
— Необходимые для блага Франции и не более того, сир!
— Я вас больше не задерживаю. Заберите письма. Я не стану читать переписку матери.
Кардинал принялся аккуратно собирать письма и укладывать их в шкатулку. А король, следя за руками в красных перчатках, вновь вспомнил слова старой цыганки на дороге: "Не верь письмам, принесенным красной перчаткой!" Но ведь теперь кардинал уносит, а не приносит, — подумал Людовик, глядя, как спокойно и уверенно идет к дверям Ришелье, держа обеими руками перед собой шкатулку.
Капитан де Тревиль, знающий о солдатской службе все — от интриг и до того, как ломит и крутит боль в спине после дня, проведенного в седле, дал мушкетерам, ездившим в Компьен, сутки отдыха.
Казалось бы, вот когда можно отоспаться, отлежаться. Так нет — за те полчаса, что провел д'Артаньян во дворце, сопровождая туда маршала д'Эстре с треклятой шкатулкой, несколько милых, любезных, всегда готовых сказать гадость ближнему своему, придворных дам шепнули ему, что у короля новая пассия, что он проводит в разговорах с нею три-четыре часа, и что это — та самая девушка, в судьбе которой, кажется, принимает участие лейтенант…
Черт бы их побрал! Пока д'Артаньян выслушивал их ядовитое щебетание, он искусал себе ус, порвал от ярости кружева на манжетах форменного платья и, вернувшись домой, не мог заснуть. Он еще и сам до конца не признался себе, что любит Марго, а весь двор, оказывается, знает об этом!
И все-таки он любил ее.
Любил совсем не так, как случалось ему за те пять лет, что прошли со времени гибели Констанции, когда он снисходительно позволял любить себя. И даже не так, как любил Констанцию, — что греха таить, ту женщину он вожделел, готов был горы свернуть ради нее или ради свидания с ней. Любовь пришла потом, когда он уже свернул горы, а ее украли у него…
Нет, Марго он любил совсем иначе. Тут все перемешалось: и нежность, и желание, и покровительственная забота старшего брата, и непрерывное восхищение ее красотой, и удивление, что такая девушка обращает на него внимание, и сдавливающая сердце горькая мысль, что ему, нищему гасконскому дворянину, живущему на скромное жалование лейтенанта, никогда не отдадут племянницу безмерно богатой герцогини, да еще испанки, гордой от сознания свой знатности.
И, наконец, возникшая сразу же, при самой первой встрече с королем, ревность. Ревность безысходная и страшная, потому что бессильная — ревность к Королю!
Не выдержав мук неизвестности, не дождавшись вечера, он поехал в особняк Люиня.
Герцогини не было дома, и его
Ее лицо по-прежнему оставалось бледным, но лейтенант с удовлетворением отметил, что черные, бархатистые глаза девушки были уже не столь печальными. В них появилась живость и даже, как ему почудилось, затеплилась радость от встречи с ним.
— Должен ли я засвидетельствовать свое почтение герцогу ди Лима? — спросил он, скрывая свою растерянность.
— Герцог уехал с тетушкой в Лувр, — ответила Марго.
— Неужели? — спросил д'Артаньян, попытавшись вложить в одно слово и легкую иронию, и удивление.
— О да! Тетушке пришлось выдержать целое сражение. Герцог категорически не желал вставать из своего кресла, облачаться в парадный костюм, ехать куда-то.
— Но герцогиня, конечно же, выиграла это маленькое сражение?
— У нее был союзник.
— Вы?
— Никак не я. Сам король.
— Он приезжал сюда?
— Нет, шевалье. Он выразил вчера недовольство, что ни герцог, ни я опять не показываемся в Лувре, и тетушка очень умело использовала желание короля: она сказала, что не хочет терять дружбу Анны и Людовика из-за того, что ее муж совершенно поддался лени, недостойной гранда Испании. И он сдался: час назад они отбыли в Лувр.
Рассказывая, мадемуазель оживилась, на ее щеках появился легкий румянец, отчего она стала еще очаровательней.
— А как же вы?
— А я не поехала, — насмешливо и озорно ответила Марго.
— Как же вам удалось? — быстро спросил д'Артаньян.
— Я прибегла к старой монастырской уловке — сослалась на сильную головную боль.
Д'Артаньян возблагодарил в душе монастырские уловки.
— Тетушка разохалась, заставила меня нюхать подряд все соли, а сама обратила на герцога всю мощь своего темперамента.
— И он сдался?
— Шевалье, вы удивительно догадливы! Я же только что сказала вам, что они уехали в Лувр час назад! — и она впервые за их знакомство звонко расхохоталась.
— И часто вы прибегаете к монастырским уловкам?
— О нет, редко.
— Вы их растеряли по дороге из монастыря в Мадрид или в Мадриде, на балах?
— Нет, нет, шевалье! Тетушка очень любит меня и ни в чем мне не отказывает, зачем мне уловки? И потом… я была только один раз в Мадриде на балу.
— Вы были потрясены?
— Сказать вам правду?
— Только правду.
— Да!
— Представляю…
— Вы ничего не представляете! Я была потрясена царящей там скукой. Может быть, именно поэтому тетушка и поехала во Францию, чтобы развлечь меня, — наивно добавила Маргарита, — меня и несчастного кузена… — глаза ее затуманились. — Мы ведь были вместе с младенческого возраста… ну, пока меня не отдали в монастырь… Наш дед потерял все свое состояние в одной из этих бесконечных и непонятных войн. Мы оказались нищими. Вы представляете. — совершенно нищими! Замок сожгли и разграбили… Крестьяне разбежались…