Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна
Шрифт:
— Какое? — требовательно спросил король.
Кардинал задумался, не спеша с ответом. Что-то необычное было и в голосе и в поведении Людовика. Уж не осознал ли он себя мужчиной, после того, как совершил истинно мужской поступок, лишив девственности эту малютку, привезенную из Испании родственницей Оливареса?
— Они способствовали побегу королевы Марии Медичи из Компьена в Бельгию.
Король с живым любопытством посмотрел на кардинала, и тот, потеряв уверенность, закончил:
— Помещенную туда повелением
— У вас есть доказательства, Ришелье?
— У меня есть их признание.
— Я вам не верю, Ришелье, — твердо сказал король, а сам подумал, что д'Артаньян скорее дал бы себя четвертовать, чем назвал бы его, короля. И он вперил взгляд в глаза кардинала.
Да, это другой человек, подумал Ришелье, опуская глаза. Раньше он никогда бы не осмелился подвергнуть сомнению мои слова.
— Сир, я может быть, немного неточно выразился. Они отказались дать слово дворянина, что не причастны к этому делу.
— Неточность, непростительная для министра.
— В таком случае, сир, я почтительно прошу об отставке.
— Я не принимаю ее.
— Но они нарушили ваше повеление, сир!
— Они действовали на благо Франции, кардинал!
— Вы уверены, что объединение Марии Медичи и Гастона на благо Франции?
Король запнулся. Он был не силен в словесных баталиях, знал это и страдал, сознавая свою слабость. И потому прибегнул к истинно королевскому аргументу: топнул ногой и повелительно произнес:
— Прикажите доставить моих мушкетеров сюда. Я сам с ними разберусь!
Да, подумал кардинал, король решительно переменился! Он взял колокольчик и позвонил.
Никто не ответил, а из-за плотно закрытой двери донесся странный шум, словно там, в приемной, начали двигать столы.
Кардинал позвонил еще раз, резко и нетерпеливо.
Шум в приемной усилился, король иронически улыбнулся, показывая, что его удивляют порядки в приемной первого министра. Ришелье яростно затряс колокольчиком. Дверь немного приоткрылась, и показалась постная физиономия брата Жерома.
— Немедленно доставьте четырех мушкетеров ко мне!
Неожиданно брат Жером исчез, дверь широко распахнулась, вошел д'Артаньян, а за ним, пятясь, вошли трое мушкетеров со шпагами и пистолетами в руках, сдерживающие натиск гвардейцев кардинала.
— Нет никакой необходимости посылать за нами, ваше преосвященство, мы здесь! – И он склонился перед королем. — Ваше величество!
Гвардейцы замерли, наткнувшись на грозный взгляд кардинала, трое мушкетеров сразу же бесстрашно повернулись к ним спинами, а к королю лицом, отсалютовали ему обнаженными шпагами и замерли.
Лицо короля расплылось в мальчишеской улыбке.
— Приношу извинения, кардинал. Мне донесли, что вы их захватили. Но, как оказалось, они захватили ваш дворец. Я жду вас в Лувре, Ришелье! — И с нескрываемым тожеством скомандовал:
Мушкетеры,
Глава 30
Король вернулся в спальню веселый, довольный собой и шумный. Он послал Марго воздушный поцелуй и принялся, не обращая на нее внимания, снимать мушкетерский костюм.
— Вы выручили мсье д'Артаньяна?
— Я выручил, как вы изволили выразиться, всех четверых.
— Кардинал не возражал?
— Вы бы видели его лицо, Марго! Только ради этого я бы еще раз приказал освободить старую королеву… — Людовик осекся. В упоении от только что одержанной победы над кардиналом он проговорился.
— Значит, я правильно догадалась — королеву-мать освободили они?
— Вы непозволительно умны для женщины.
— О, нет, сир! Я ужасно глупа. Я ничего не понимаю…
— И слава Богу!
— Вы же сами приказали отправить ее в Компьен. И даже послали туда пехотный полк, чтобы охранять.
— Нет, чтобы оборонять, — и король многозначительно поднял указательный палец.
— А теперь сами приказали ее освободить.
— Тайно, милая Марго, тайно!
— Но почему, сир?
— Потому что она моя мать.
Некоторое время Марго размышляла, наморщив лобик.
— Получается, сир, что заточил ее король, а освободил любящий сын? Дайте, я вас поцелую за это! — и Марго с непосредственностью юной девушки обняла короля и громко поцеловала.
Людовик немедленно воспользовался этим и принялся целовать девушку — в губы, потом в нежную шею, потом ниже, в упругую, увенчанную розовым соском грудь.
— Ваше величество… утро… светло… — слабо запротестовала Марго.
Но король, ощутив впервые за многие годы могучее желание, целовал ее все нетерпеливее и настойчивее...
Кардинал лежал в своей просторной, с причудливым балдахином кровати, утопая в подушках.
Сон не приходил.
Перед глазами крутилась хитрая физиономия д'Артаньяна со скрытой под усами ухмылкой и бесенятами в глазах, входящего в кабинет, и радостное, нет, не просто радостное, а восхищенное изумление, написанное на лице короля.
Такого унижения он еще не испытывал.
Даже когда после ареста Анри де Талейрана молодой герцог де Монморанси, первый кавалер Франции, титуловав его с едва скрытым пренебрежением “маркиз”, сказал ему: “Берегитесь, маркиз, вы замахнулись на пэра Франции, чей род восходит к Капетингам!” — он не почувствовал себя столь униженным.
Возможно, потому, что его род восходил только к четырнадцатому веку и так бы и затерялся, если бы не удивительная карьера отца, Франсуа дю Плесси, дворянина из Пуату, ставшего великим Прево Франции и получившего титул “маркиза” за ревностную службу…