Пять минут до понимания
Шрифт:
Но есть еще и третья категория людей. Любому постороннему, встреченному в переломный момент жизни, тоже достается особый статус. А уж как кто когда распорядится оным, не знает никто, даже само доверенное лицо.
– Вы намекаете на Митю?
– Да. Только не подумайте лишнего. Митя может быть вполне порядочный человек. Но взгляните правде в глаза: парень ничего особенного не сделал. Ну, помог, поддержал. Разве это повод для доверия? Тем паче случай то особый. Вы вывалили информацию, достаточно компрометирующую,
– Но зачем?
– Мало ли, как повернутся обстоятельства. Достаточно того, что на сегодняшний день он из стана ваших работодателей.
– Ну, хорошо, я сглупила, поторопилась.
– Кроме Мити вы кому-нибудь еще рассказывали про предчувствия?
– Конечно, нет, - соврала Ольга.
– Хорошо. Значит, вы себя еще хоть отчасти контролируете.
– Что значит отчасти?!
– Я задам встречный вопрос: зачем вы устроили шоу с переодеванием?
– Ну, слегка занесло. Я постоянно думаю об этой брюнеточке, которую скоро убьют и нервничаю.
Лопухина поморщилась:
– "Нервничаю" и "занесло" - разные понятия.
– Я это понимаю. Поэтому и рассказала про свои приключения.
– На что вы еще готовы, кроме пустых разговоров?
– А что можно сделать?
– Надо идти Павлу на новую консультацию. Трансформацию он, конечно, не остановит, но хоть направит энергию в конструктивное русло. Иначе вы таких чудес натворите, что вовек не расхлебате. Если хотите, я позвоню и договорюсь.
– Пожалуйста.
Лопухина взяла телефон, отошла к окну. Через пару минут Вера Ивановна обернулась:
– Павел занят до конца следующей недели. Единственный выход - провести консультацию вместо похода в ресторан. Если вы не против, конечно.
– Я - за, но Павел, наверное, огорчится. Он так настаивал, мне неудобно...
– Оставьте глупости...- отмахнулась психологиня и уронила в трубку.
– Сегодня вечером Ольга будет у тебя.
*
– Добрый вечер.
– Добрый, - Павел был любезен, но из-за вежливой улыбки выглядывало напряжение. Или собранность? У мужчин одно часто смахивает на другое.
– На что или кого жалуетесь в этот раз?
– На отца.
– Опять? В прошлый раз вы уже полюбили папеньку. Или недостаточно?
– У меня на отца две большие обиды. С первой, слава Богу, и благодаря вам, я разобралась.
– Вторую не трудно угадать, - перебил Рубан.
– Позволите?
– Да.
– Он вас домогался.
Ольга закусила губу, нахмурилась, поправила:
– Он...распускал руки...лапал меня...Почему вы так решили?
– У меня профессия такая - понимать людей. Итак, папа вас домогался.
– Нет...
– Да.
– Нет!
Чертов Рубан! Чертов настойчивый взгляд, не
– Хватит обманывать себя. Назовите вещи своими именами. Если действия носили эротический характер, значит...
– Да...он меня...домогался...
– Насколько далеко зашло?
– Папа трогал мою грудь...
– Сколько вам было тогда?
– Лет восемь-десять.
– Вам нравилось? Только честно!
– Нет. Я чувствовала себя жертвой.
– За долгие годы вы выучили свою версию событий на пять с плюсом. Поэтому вдаваться в подробности не будем. А займемся делом. В терапии инцеста в основном приходится решать пять задач: заставить пациента говорить на больную тему и проявить подавленные эмоции; обсудить каким образом он хотел бы возместить полученный ущерб; научить строить здоровые отношения с людьми и получать удовольствие от своей сексуальности. Первый пункт для краткости упустим. Вы здесь, вдобавок сумели назвать вещи своими именами, значит, барьер преодолен. Следующий пункт: эмоции. Попробуйте описать: какие чувства вызывал и вызывает у вас поступок отца?
– Стоит вспомнить, как я сжимаюсь в комок и кричу про себя: "Ты не имел права делать это!".
– Обозначьте эмоции.
– Отчаяние, безысходность, бессилие.
– А что вы испытываете к матери в связи с теми событиями?
– Ничего. Она не знала о папиных выходках...
– Но ваше смущение и страдание она должна была заметить.
– Она ничего не знала.
– Повторяю вопрос: что вы испытываете по отношению к матери?
С трудом подбирая слова, Ольга произнесла:
– Мне обидно и горько. Если она видела и понимала, то почему не вмешалась. А если не видела и не понимала, то куда она, блин, смотрела, и о чем, думала, когда над ее родной дочкой издевались.
– А как бы вы оценили собственное поведение?
Это был простой вопрос.
– Себя я презираю и ненавижу. Я шла, когда отец звал в меня в эту чертову кладовку. Брела как овца на заклание, зная, что он опять будет меня трогать. А ведь могла не идти...могла пожаловаться...могла что-то сделать...
– Для маленького ребенка слушаться папу это нормально, - возразил Рубан.
– Но я ведь страдала, значит, должна была как-то спасти себя...
– Вы бы пожалели девочку, попавшую в аналогичную ситуацию?
– Да.
– Себя же бескомпромиссно осуждаете. А по какому, собственно, праву? Разве, будучи взрослой, вы всегда успешно противостояли насилию? Всегда побеждали? Постоянно делали то, что нужно?
– Я понимаю и все же моя покорность отвратительна.
– Почему: отвратительна?