Пять прямых линий. Полная история музыки
Шрифт:
«Иди послушай музыку»
Холодным весенним вечером 1745 года изящная миловидная французская певица-сопрано Элизабет Дюпарк появилась на сцене Королевского театра в Хеймаркете, чтобы представить непостоянной английской публике блестящую новую ораторию Георга Фридриха Генделя «Валтасар».
Либретто к ней написал лучший либреттист Генделя, талантливый, хотя и сварливый Чарльз Дженненс. Он начинает свое повествование с описания расцвета и упадка человеческих цивилизаций:
Тщета и непостоянство царства человеческого!
Далее он эффектно сравнивает их судьбу с течением человеческой жизни:
Сперва, слабая и жалкая, она едва держит голову, Едва способна протянуть беспомощные младенческие руки.Стал бы вспыльчивый Дженненс возражать против того, чтобы современный историк использовал его динамичные образы для описания истории музыки, как до, так и после того туманного
47
Charles Jennens, letter to Lord Guernsey (19 September 1738).
Вероятно. Однако его текстом можно проиллюстрировать историю, изложенную на этих страницах.
«Беспомощный младенец, слабый и жалкий» – это, быть может, первые пробуждения в человеке чувства ритма и ощущения высоты звука. Дженненс продолжает:
Но вскоре она жаждет Власти и богатства и не терпит возражений.Как и музыка во времена Генделя и Дженненса.
И вот, созрев, хватает все, До чего может дотянуться.«Созрев» – это, видимо, синтез, предложенный Моцартом.
Преступает все границы (Бетховен); Грабит и опустошает испуганный мир (довольно верное описание пугающих романтических образов Шуберта и Берлиоза); Стареет и вздувается до немыслимых размеров (Вагнер); Чудовище в своей утробе вскармливает Гордость (Малер); роскошь (Штраус); ложь и вероломство (смерть последних законов тональности); …и вот уж, видя, что она ослабла, Берет над нею верх иная народившаяся сила. Неравный бой (джаз, модернизм, поп)! С усердием наносит удары Ее дряхлому остову (панк, фанк, выбирайте сами…). Она роняет голову, дрожит И падает, чтобы уж не подняться вновь!Но, говорит Дженненс, история на этом не кончается; напротив, она начинается снова:
И победитель, поднявшись над ее останками, Идет все тем же призрачным путем к обманному величию, А после встречает такой же конец.Не это ли очертания истории Альбинони и Эла Джонсона, Бёрда и The Byrds, крумгорна [48] , ракоходного канона и Kraftwerk?
Не знаю. Это бесконечная история.
Один из крестьян Верди был потрясен тем, что его господин способен зарабатывать деньги, рисуя маленькие крючки на пяти прямых линиях.
48
Крумгорн – духовой музыкальный инструмент.
Эти линии не всегда были прямыми, и их не всегда было пять. Но они подцепили на свои чернильные крючки одни из самых забавных, глубоких, беспокойных, трогательных и правдивых описаний человеческой природы.
Это их история.
Пролог
Первый миллион лет
У этой истории нет начала.
Когда впервые шаги двух гоминидов совпали, позволяя им насладиться получившимся ритмом?
Практики, которые мы опознаем как музыкальные, то есть так или иначе связанные со стабильной высотой звука, ритмом, вокальной экспрессией и особым инструментарием, составляли часть человеческой жизни со времен появления нашего вида и даже ранее.
Орудия труда, которым миллион лет, заставляют нас задуматься о разуме, для которого, по словам музыковеда Гари Томлинсона, характерна «фундаментальная способность к человеческой музыке» – умение связать воедино жесты и социальное взаимодействие, необходимые для ее воспроизведения [49] . «Голосовой ландшафт» коллективных действий допускает идею того, что, возможно, уже 500 000 лет назад существовал некий «протоязык»: концепция, впрочем, весьма спорная и чреватая ошибками. Томлинсон утверждает, что музыка одновременно близка языку и отличается от него: «Песню можно назвать второй моделью современного поведения после языка» [50] . Наши более близкие предки в течение последней четверти минувшего миллиона лет продолжали вырабатывать структуры и иерархии, которые создают принципиальные условия для появления музыки, пусть они и не настолько хорошо разработаны, как грамматика: «Неандертальцы не могли петь так, как это делают современные люди, и не говорили
49
Gary Tomlinson, A Million Years of Music: The Emergence of Human Modernity (New York: Zone Books, 2015), p. 52.
50
Там же, p. 91.
51
Там же, p. 172.
52
Там же, p. 206.
Рассуждения Томлинсона чрезвычайно важны, так как из них следует, что музыка не появляется на поздних стадиях развития человечества как высказывание, отражавшее то, что не могли или не хотели выразить язык и социальное поведение. Музыка – это не «слуховой чизкейк» [53] , как выразился Стивен Пинкер [54] . Марши и колыбельные сочинялись не потому, что кто-то заметил в них необходимость. Они – неотъемлемая часть подобной необходимости. Они и есть эта необходимость. Музыка производит на тело и разум эффект, который мы не можем ни отрицать, ни игнорировать.
53
Auditory cheesecake (англ.). Пинкер хотел сказать, что музыка – это побочный продукт других социальных активностей человека, а не некая намеренно выработанная практика.
54
Steven Pinker, How the Mind Works (New York: W. W. Norton & Co., 1997), p. 534.
Естественные основания музыки сформировали ее базовые блоки и их функции, возникновение которых можно проследить во времени: «На этом фундаментальном уровне не только базовые возможности музыки… но и ее общая социальная функция приняли известные нам формы существенно раньше, чем мы думаем», – говорит Томлинсон. «Музыкальное поведение изменилось, само собой; но можем ли мы отыскать принципиальную разницу между сегодняшним пением церковного хора… и музыкой, которая звучала в Гебекли-Тепе?» [55] [56] Композитор Ральф Воан-Уильямс тоже отмечал то, как естественно, спонтанно возникают знакомые музыкальные формы: «Я однажды слушал гэльского проповедника… и когда он особенно возбудился, то начал говорить с опорой на конкретный набор тонов:
55
Гебекли-Тепе – храмовый комплекс в Турции, чей возраст оценивается в 1–12 тысяч лет.
56
Tomlinson, p. 286.
А это основа большинства народных песен» [57] .
Мы творим музыку, потому что не можем этого не делать. История подтверждает, что в случае с явлением, помещенным в самое сердце представления о том, что значит быть человеком, речь идет именно о музыке. Она социальна и технологична, связана с языком и знаком, но отлична от них. Она иерархична, она не просто лежит в основе человеческих институций, а создает их. Она трансцендентна, она позволяет нам разглядеть то, что недоступно чувствам и логике: она то, что Томлинсон называет «отдаленным суждением» [58] , основа всякого распределенного и коллективного предприятия и ритуала.
57
Hugh Cobbe (ed.), Letters of Ralph Vaughan Williams 1895–1958 (Oxford: Oxford University Press, 2008), p. 217.
58
Tomlinson, p. 50.