Пять семей. Взлет, падение и возрождение самых могущественных мафиозных империй Америки

Рааб Селвин

Джиганте и Луккезе не возражали против назначения Орены представителем Коломбо в Комиссии, но Джиганте был против того, чтобы Бонанно вновь вошли в правящий орган мафии. Перед окончанием встречи босс Гамбино объявил, что его сын Джуниор недавно был принят в ряды мафии. «Мне жаль это слышать», — сказал Джиганте, разочаровав Готти. Готти ожидал поздравлений по поводу карьерного выбора сына, но Джиганте заявил, что никогда бы не втянул собственных сыновей в опасную орбиту Козы Ностра.

Ветреным вечером в среду, спустя два месяца после заседания Комиссии, Готти беседовал с капо Красавчиком Джеком Джордано. Они прогуливались по Принс-стрит, за углом от клуба «Рэйвенит», когда рядом с ними с визгом остановилась машина. Из нее выскочили четверо мужчин с пистолетами наизготовку и закричали: «Стоять! Полиция!» Готти, прижатого лицом к стене, с раздвинутыми ногами и поднятыми над головой руками, грубо обыскал

эксперт Джо Коффи, бывший нью-йоркский детектив, работающий в оперативной группе по борьбе с организованной преступностью штата. «У тебя есть оружие, членосос?» — прорычал Коффи, наглый коп старой закалки, трогая металлический предмет на поясе Готти. — «Это всего лишь пряжка моего ремня», — сказал Готти, когда его руки были скованы наручниками за спиной. Его затащили в ожидающую машину и отвезли на небольшое расстояние в полицейское управление в центре Манхэттена для регистрации.

Менее чем через два года после того, как Готти был оправдан по федеральным обвинениям в РИКО, он снова оказался под арестом. На этот раз ему предъявили обвинение в том, что он приказал застрелить профсоюзного работника. «Три к одному я победил это обвинение», — с ухмылкой сказал Готти, когда Коффи зачитал ему официальное обвинение.

Новое обвинение в нападении и заговоре было выдвинуто главным образом благодаря настойчивости Рональда Голдстока из оперативной группы штата и жучку, который его следователи установили в святилище офиса Готти рядом с клубом «Бергин». В феврале и мае 1986 года, в первые месяцы его пребывания на посту босса, электронный шпион засек разговоры между Готти и его людьми, очевидно, о плане наказания лидера профсоюза плотников на Манхэттене по имени Джон Ф. О'Коннор. Судя по разговорам, Голдсток считал, что Готти возлагает на О'Коннора ответственность за разгром нового ресторана, тайно принадлежащего Филипу Модике, солдату Гамбино. При строительстве ресторана «Банкиры и брокеры» в Бэттери-Парк-Сити Модика отказался дать взятку О'Коннору или нанять плотников из профсоюза. О'Коннор был связан с семьей Дженовезе и позже будет осужден по обвинению в коррупции, но он, видимо, не знал, что новый ресторан «охраняется», и Гамбино обвинили его в вандализме в отместку за то, что он не получил взятки или работу в профсоюзе.

Однажды майским утром 1986 года О'Коннор, бизнес-менеджер и топ-менеджер профсоюза Local 608, ждал лифта в холле своего офисного здания в Мидтауне. Внезапно ему показалось, что он услышал гром, и почувствовал жгучую боль во всем теле. Повернувшись, он увидел человека, направляющего на него пистолет. Когда О'Коннор сполз на пол, в него начали стрелять. Он получил несколько ранений в ноги и ягодицы. Основываясь на прослушиваемых разговорах в офисе Готти, Голдсток и его следователи были уверены, что нападение на О'Коннора было организовано Готти; это был еще один пример гнусного предательства мафии и профсоюзов, поразившего строительную отрасль Нью-Йорка.

Эндрю Малони, прокурор Восточного округа, ознакомился с фрагментами записей Голдстока и счел их слишком слабыми и неубедительными, чтобы использовать в суде против Готти. Интерес Голдстока к этому делу возродился в конце 1988 года, когда к властям обратился убийца из банды Westies по имени Джеймс Макэлрой, искавший лазейку для побега, чтобы выкрутиться из пожизненного заключения. За смягчение приговора он мог бы выдать самого известного мафиози страны Джона Готти, причастного к убийству О'Коннора. «Я бы не сдал ирландца, но итальянцы — кому какое дело?» — откровенно сказал Макэлрой детективу.

Голдсток надеялся, что показания Макэлроя подкрепят доказательства, собранные его отделом с помощью аудиозаписей, и позволят добиться обвинительного приговора Готти. Рассказ перебежчика о перестрелке звучал достоверно. Он поклялся, что встречался с Готти и что босс Гамбино передал контракт О'Коннора «Вестис». Однако федеральные прокуроры в Бруклине снова отвергли версию Голдстока, посчитав утверждения захудалого Макэлроя слишком хрупкими для обвинительного приговора. Получив отказ от прокуроров Восточного округа во второй раз, Голдсток принес доказательства окружному прокурору Манхэттена Роберту Моргентау. Поскольку О'Коннор был застрелен на Манхэттене, Моргентау обладал юрисдикцией штата. Бывший прокурор Манхэттена и сын министра финансов Франклина Д. Рузвельта Генри Моргентау, он обладал одним из самых впечатляющих прокурорских послужных списков в стране. Его личное влияние и престиж его офиса были на одном уровне с влиянием прокуроров США, и его решение преследовать Готти придавало обвинительному заключению исключительный вес. Более того, ни Моргентау, ни Голдсток не могли отрицать, что «потопление» Джона Готти станет для них обоих великим событием. Подчеркивая важность дела, Моргентау заявил, что если Готти будет

признан виновным, он будет добиваться вынесения ему приговора как «постоянному предикатному преступнику», то есть трехкратному неудачнику, которому грозит суровый тюремный срок. Две судимости Готти были вынесены за угон и попытку убийства Джеймса Макбратни на Статен-Айленде, совершенные в качестве одолжения Карло Гамбино. По нью-йоркским законам третье преступление могло заклеймить его как неисправимого, что влекло бы за собой минимальное наказание в двадцать пять лет и максимальное — пожизненное.

Через год после ареста на прогулке, в январе 1990 года, сияющий Готти снова оказался в центре зала суда на Манхэттене. Первоначально к нему присоединились два кофенданта — Анджело Руджеро, его бывший близкий единомышленник, и Энтони «Тони Ли» Герьери, солдат; оба они попали на пленку, якобы помогая Готти организовать нападение. Обвинение Руджеро было прекращено из-за его неизлечимой болезни.

На протяжении всего судебного процесса Готти сохранял свое портновское великолепие и был по-достоинству элегантен в одном из своих шелковых двубортных костюмов, сшитых на заказ, с галстуками в цветочек и соответствующими платками на сердце. Шестидесятилетний Гуэррьери, легковес букмекерства и ростовщичества, был незначительным, почти незаметным статистом за столом защиты. Главной достопримечательностью был Джон Готти. В отличие от своего хорошо одетого босса, Гуэррьери появлялся в помятых костюмах и клетчатых пиджаках, часто в шумных оттенках шартреза и огненно-красного.

До победы Готти в РИКО над обвинением Дианы Джакалоне его адвокат Брюс Катлер был незначительной фигурой в адвокатуре по уголовным делам. Его широко разрекламированный триумф в процессе по делу РИКО, а также тактика Катлера в зале суда и его откровенные насмешки над прокурорами превратили его в юридическую знаменитость. Вступительная речь Катлера была попыткой усадить обвинителей на скамью подсудимых. Это было повторение стратегии защиты на предыдущем процессе по делу РИКО в Бруклине, еще одно язвительное личное очернение прокуроров. Его голос возвышался до театрального уровня, адвокат Готти расхаживал перед присяжными, временами стуча по столу, библии или пюпитру, высмеивая аргументы обвинения. Он назвал Рональда Голдстока «помешанным на рекламе» чиновником, который годами «торговал» пленками Готти, подыскивая прокурора, который бы выполнял его просьбы. Роберт Моргентау был охарактеризован как «жаждущий политической власти», готовый подставить Готти в охоте на ведьм, подогреваемой «мафиозной истерией» и «жаждой заголовков».

Одетый в подражание своему клиенту в двубортный костюм и цветистый галстук, Катлер представил Готти в более мягких тонах как реабилитированного бывшего заключенного, который изменил свою жизнь и стал общественным лидером и образцовым гражданином. Дважды с него снимались предвзятые обвинения, выдвинутые недобросовестными прокурорами. Сравнив образцовый характер своего клиента с характером Джеймса Макэлроя, Катлер обвинил обвинение в том, что оно сфабриковало дело на словах «убийцы-психопата, лживого бездельника», который готов сказать что угодно, лишь бы получить мягкий приговор за свои ужасные преступления.

Ведущему обвинителю Майклу Г. Черкаски, закаленному в боях судебному адвокату, потребовалось одиннадцать дней, чтобы скрупулезно представить свои доказательства. Стратегия Черкаски, направленная на вынесение обвинительного приговора, основывалась главным образом на шести словах, сказанных Готти на пленке Голдстока: «Мы собираемся, собираемся арестовать его». 7 февраля 1986 года, вскоре после того, как ресторан «Банкиры и брокеры», контролируемый Гамбино, был серьезно поврежден, было слышно, как Готти и Гуэррьери говорят о поиске О'Коннора, главы профсоюза плотников 608. Согласно обвинению, интерпретировавшему прослушанный разговор, Готти поручил Гуэррьери перед нападением выяснить, не связан ли О'Коннор с какой-либо преступной семьей. Черкасский воспроизвел для присяжных наиболее интересный отрывок.

Готти: «608, Джон О'Коннор 608, э, в 16 что-то Бродвей, 1694 Бродвей, что-то вроде этого, Бродвей, Карпентерс».

«Другими словами, вы хотите убедиться, что...».

Готти: «А, он деловой агент».

«Чтобы поговорить, или кто-то, кто мог бы поговорить с ним».

«Нет, мы хотим увидеть, с кем он».

«О, о».

«Мы собираемся, собираемся арестовать его».

Эти последние шесть слов: «Мы собираемся, собираемся арестовать его» — составили суть обвинительного заключения. Черкасский также опирался на фрагменты десяти других записей, которые, как он утверждал, показывали, что Готти отдал приказ о нападении. Еще один соответствующий разговор был записан 7 мая 1986 года, через несколько часов после того, как О'Коннор был застрелен. В этом разговоре Джин Готти вошел, чтобы прервать Готти и Руджеро.