Пять семей. Взлет, падение и возрождение самых могущественных мафиозных империй Америки

Рааб Селвин

Рассказывая о своей доле в семейном рэкете, Готти сказал, что использовал своего брата Питера для получения некоторых отступных — около 10 000 долларов в месяц от одной компании. Не называя конкретных сумм, Готти рассказал о добыче, которую он получал не только от Гравано. «Ну, скажу так, Фрэнки. Я получал Х-сумму денег в тот день, когда стал боссом, а он [Гравано] не имел к этому никакого отношения». Еще одним пунктом, о котором упомянул Готти, был неожиданный взнос от его капо. — Он передал шестьдесят три тысячи — это были мои деньги на день рождения. Вы подарили мне их на день рождения».

Кассеты

в квартире миссис Чирелли начали жужжать, когда Готти готовился предстать перед судом штата по обвинению в убийстве лидера профсоюза плотников Джона О'Коннора. Публично Готти светился уверенностью, заявляя репортерам, что ему удастся выйти невредимым из обвинения в нападении. Но 4 января 1990 года, когда суд должен был начаться, он, очевидно, сильно забеспокоился. В ту ночь в квартире Чирелли Тефлоновый Дон строил планы на будущее на случай, если его осудят. Его разговоры дали ФБР запись, изобилующую доказательствами того, что он контролировал предприятие РИКО, имея право назначать иерархию и вводить в нее членов.

Сначала Готти был один в квартире Чирелли с Гравано, и теперь Готти был полон восхищения им, вопреки опасениям, которые он выразил несколькими неделями ранее Фрэнку Локасио. На самом деле он назначил Сэмми Быка своим заместителем, если его снова посадят в тюрьму.

Готти: «Надеюсь, у нас есть время. Завтра я хочу созвать всех наших шкиперов. Я скажу им: Я — представитель, пока не скажу иначе. Как только со мной что-то случится, я уйду с улиц, Сэмми будет исполнять обязанности босса. Он наш консильери»... Итак, я спрашиваю тебя, что ты чувствуешь. Ты хочешь остаться консильери? Или хочешь, чтобы я сделал тебя официальным заместителем босса? Исполняющим обязанности босса? Что вы чувствуете? Что заставляет тебя чувствовать себя лучше? Подумай об этом сегодня вечером».

Не дожидаясь ответа, Готти выразил сомнение, что Фрэнки Локасио сможет справиться с заданием так же компетентно, как Гравано. Сказав: «Я люблю Фрэнки», Готти тем не менее хотел, чтобы Гравано сменил его на посту главы банды.

«Я хочу, чтобы наши шкиперы поняли это, — продолжал Готти. — Это мое пожелание: если, если я окажусь в этой гребаной банке, этой семьей будет управлять Сэмми. Я по-прежнему босс. Если мне дадут пятьдесят лет, я знаю, что мне делать. Но когда я в банке, Сэмми будет главным».

В тот вечер на повестке дня у Готти стоял список кандидатов на вступление в боргату Гамбино. Оглядев подражателей, Готти назвал свои приоритеты. «Ладно, вот что я тебе скажу, Сэм. Я хочу назвать несколько имен, пять или шесть. Я не буду. Я стараюсь не заставлять людей (неслышно). Мне нужны парни, которые сделали больше, чем просто убили».

Вместе с Локасио (чей сын был мафиози) Готти, казалось, был обескуражен трудностями поиска новых способных солдат. Демографические изменения мешали традиционной программе вербовки мафии. Солидные итало-американские кварталы исчезали по мере того, как жители переезжали в пригороды, а более образованное поколение молодых людей выбирало жизнь законных профессионалов, а не чванливых мафиози. Кадровый резерв мафиози сокращался.

«И где мы их найдем, таких парней?» — риторически вопрошал Готти. риторически спросил

Готти. — Фрэнк, я не пессимист. Становится все труднее, а не легче! У нас есть все, что может пригодиться. Оглянись вокруг, спроси когда-нибудь своего сына, забудь, кто ты, что ты. Поговорите с сыном, как с ровесником. Поставьте себя в его возрастную категорию, и пусть он расскажет вам, какие хорошие дети есть в округе, кроме тех, что с вами... Вы понимаете, что я пытаюсь сказать? Я говорил вам пару недель назад, что у нас осталось всего несколько карманов хороших детей».

Еще одним доказательством того, что Готти был абсолютным властелином, стало признание в том, что он заплатил 300 000 долларов адвокатам, занимавшимся апелляциями его бывшего подчиненного Джо Пайни Армоне и консильери Джо Н. Галло. Он был возмущен гонорарами, выплаченными Брюсу Катлеру и Джеральду Шаргелю, адвокатам по делу о нападении на О'Коннора. «Чем все закончится? Преступная семья Гамбино? Это преступная семья Шаргеля, Катлера и как их там. Хочешь воровать? Ты и твоя гребаная мать».

Готти рассказал Гравано и Локасио, что в разговоре с Катлером адвокат пожаловался, что тот делает его «мальчиком на побегушках», требуя выяснять, не намечается ли очередной «щипок». «Мы делаем тебя мальчиком на побегушках, — возразил Готти. — Высокооплачиваемым мальчиком на побегушках. Брюс, что еще хуже».

В заключение он попенял адвокатам за то, что они пытались задобрить его обещаниями верности. «У них теперь своя рутина, у этих двух адвокатов. Я называю их «Мук и Блядь». Когда я вижу Брюса, он говорит: «Привет, Джерри тебя любит». «Он на 100% в твоем углу»; когда я вижу Джерри, «Привет, Брюс любит тебя. Он на 100% в твоем углу». Я знаю, что вы оба меня любите? Оба, блядь, (неслышно). Я не думал (смех), что вы тупые ублюдки, понимаете?».

14 января 1990 года Готти был бодр и уверен, что если его оправдают на процессе О'Коннора, то он больше никогда не подвергнется преследованию. «Они больше не смогут вынести никакого наказания, Сэмми, — сказал он Гравано. — Нет, если я выиграю этот процесс. Если я проиграю, забудьте об этом. Но если я выиграю, как, черт возьми, они смогут, знаешь, они будут в ударе. Как будто ты продолжаешь драться с парнем, а он нокаутирует тебя в первом раунде. Ты что, шутишь, что он сможет продержаться второй раунд? Минчиа! (Легковерный идиот)».

Даже когда его разговоры тайно записывались, угроза правительственной прослушки и «жучков» не давала покоя Готти. Об электронной слежке он думал, когда 24 января встречался с Гравано и Локасио. Ему пришлось признать, что он был главным преступником, что его собственные слова, записанные с помощью «жучков» в клубе «Бергин», стали главной уликой против него в деле О'Коннора. «Меня тошнит от того, что мы были так чертовски наивны. Я, номер один».

Чтобы помешать правительству, он хотел, чтобы все члены семьи были предупреждены, что неосторожные слова будут жестоко наказаны. «И отныне, — сказал он, — я говорю вам, что если парень только упомянет «Ла» или захочет сказать «Ла, ла, ла, ла». Он просто скажет «Ла», парень, я задушу этого хуесоса. Понимаете, о чем я? Ему не нужно говорить «Коза Ностра», просто «Ла», и они уходят».