Пять шагов навстречу
Шрифт:
Цифры на табло в лифте быстро сменяют друг друга, и мой этаж остаётся где-то под низом. Выскакиваю на самом последнем и оглядываясь по сторонам, проскальзываю к лестнице, ведущей на крышу. Мне плевать, что я следую мимо нескольких табличек запрещено. Я прохожу тут тысячный раз, и пройду тысячу первый. Прислоняюсь бедром и подталкиваю дверь, резко дёрнув металлическую ручку вниз. Если для её открытия нужен ключ, то я легко обхожусь без него.
Бросаю сумку по пути и расставляю ладони на кирпичной перекладине. В голове моментально всплывает образ блондинки из раздевалки, но, когда закрываю глаза и выдыхаю, он испаряется и на смену ему приходит другой: той, что я одновременно ненавижу и
Воздух чист, в отличие от моего сознания. Тут, наверху, я чувствую себя лучше. Как будто это единственное место, не считая родительского дома, может успокоить и продуть всю дрянь из мыслей, оставляя после себя чистоту и умиротворение. На ладони расстелился целый мегаполис, тёмные уголки которого хранят множество секретов. Этим мы похожи: внутри меня таких мест десятки. Они издают протянутые мерзкие звуки, заглушить которые можно лишь несколькими способами. Один из них был использован меньше часа назад, а другой лежит в кармане, с сообщениями от неизвестных номеров с различными предложениями. Я не сохраняю ни один из этих временных. Сохранить — значит дать определённую полочку внутри себя. Но они всего лишь массовка, а в моей жизни для неё не осталось мест. Я выжег все кресла вокруг сцены, где я — главный герой.
Глава 2
Амфитеатр настолько переполнен, кажется, последующие входящие попусту сядут на шею друг друга. Но не я. Моё местечко свободно. Собственно, на него и приземляется моя светлость и величество. Женская рука тут же скользить по плечу, и я подмигиваю Треку.
Махнув каштановой копной, он усмехается и стукает мой кулак в знак приветствия.
— Какие планы на вечер?
— Грандиозные, — киваю я.
Выгнув бровь, в голубых глазах отражается веселье, и я заранее знаю, что он что-то задумал.
— Поточнее, Картер.
— Занимаюсь с отцом.
— Составить компанию?
— Собрался гонять мячик по полю в одиночестве?
— Могу перестроиться и уйти в бокс.
— Хреновая мысль, — сообщаю я.
— Да ладно, твой отец способен перешить меня.
— Нет, — отрезаю я.
Трек кивает и расслабляется в кресле, позволяя женским рукам наглаживать грудь. Боковым зрением замечаю, что моей массажисткой и ублажнительницей стала рыженькая. Ногти врезаются в плечи, но я всё равно позволяю ей разминать тело всё последующее время.
Единственный человек, который не напрашивался на тренировку или знакомство с моим отцом — Ди. Это вторая причина, по которой я держу каждого на расстоянии вытянутой руки. Практически каждый решил, что может воспользоваться и войти в круг моей семьи. Каждый из них думает, что мы — друзья. Но это не так. Мой друг — мой отец. Но везде есть гребаное исключение из правил. Моё — Ди.
Мы знакомы с юношеских лет, встречаясь лишь на соревнованиях. Наше общение было только там. Но по счастливой случайности, его занесло в Нью-Йорк, где мы встретились. Последующие несколько лет он всегда был рядом и не торопился перешагивать черту моего личного пространства. Мы похожи. По крайней мере, были, пока не раскрылось то, что он любит мою сестру, и она сделала из него домашнюю няшку. Он — мой разум. Я — его эмоции. Все наши беспечные минуты, когда мы делали то, что делать нельзя — завершились с наступлением их отношений. В то время, как я хотел идти до конца независимо от степени тяжести содеянного, он останавливался и тянул меня за собой. Отчасти, благодаря ему, я не получил сотни выговоров в личное дело. Мэди и Ди — моя совесть.
Достаю наушники
Даже отсюда замечаю прозрачный блеск на пухлых губах, либо она просто их облизала. Небрежно раскиданные светлые волнистые локоны по плечам ниспадают на белую футболку, поверх которой накинута джинсовка военной расцветки. С удовольствием мог пройтись взглядом по идеальным ножкам, но они прячутся под столом. К моему счастью, вытягивать из воспоминаний ничего не нужно, я отчетливо помню каждый изгиб её тела.
Вытаскиваю наушники и пихаю Трека локтем.
— Ты нигде не видел ту девчонку с третьего ряда напротив? Блондинка, белая футболка и джинсовка.
— Какая из них?
— Джинсовка военной расцветки.
Трек рассматривает блондинку, после чего пожимает плечами.
— Вроде нет, а что?
— Ничего.
— Она ничего, сколько?
— Неделя.
— Ты не разведёшь её за неделю.
— Ты её даже не знаешь, — фыркаю я.
Парень снова присматривается к незнакомке напротив.
— Не могу понять, — говорит он, протянув мне руку. — Пари?
— Иди нахрен, мне есть, чем заняться.
— Как хочешь.
Следя за девушкой, которая больше не поворачивалась в мою сторону, а если и поворачивалась, без всяких эмоций находила мой взгляд и отворачивалась вновь, я приступал к загадкам. В одном я точно уверен: в её заинтересованности. Черт возьми, другого не дано. Ко мне подкатываю даже те, у кого имеются парни. Мои знакомые парни. Каждая из них в априори стала для меня ниже плинтуса, если какая-то из них разорвёт отношения, и мы станем теми, кто должен возродить человечество — я стану тем, кто погубит его окончательно. У меня есть принципы, и первое из них: не трахаться с чужой девушкой. Именно я знаю, насколько это дерьмово. Именно я стал тем, кто по незнанию делил одну девушку с другим почти год. Клятвы, пустые слова любви и прочая хрень от неё — гребаное разбитое сердце и душа от меня.
Эмили — мой личный уничтожитель. Та, кто кардинально поменяла меня и помогла дойти чёртовой точки невозврата. Того Мэйсона, который доверял и впускал в свою жизнь любого — больше нет. И никогда не будет. Любовь — ложь. Из неприметной доброй девушки она превратилась во всадника Апокалипсиса. Та сука, которая разгуливала по коридорам школы со своей свитой, больше не была моей тихой спокойной Эмили. Я создал Дьявола. Дьявола, который кувыркался с моим лучшим другом, который имел отношения с моей сестрой. Чертова Санта Барбара с названием жизнь.
Чувствую новый пролив ярости и буквально вскакиваю с места. Моя жизнь проклятый клубок ниток: спутавшийся внутри себя. Ноги несутся к двери, а десятки взглядов прожигают мою спину. Не нужно поджигать фитиль, чтобы бомба с моим именем рванула и уничтожила всё в радиусе мили.
Из аудитории вылетаю, как из горящего здания и со всей дури врезаюсь кулаками стену. Физическая боль не чувствуется. Но душевная похожа на ту, словно в органы впиваются когтями, раздирая их долго и извращённо. До тех пор, пока мучение не перетекает в слабость, я готов продолжать вбивать кулаки в стену. Хочется упасть, но этого не случается, потому что боковым зрением замечаю движение, исходящее от Рона, который скрестив руки, смотрит на меня с усмешкой.