Пятая труба; Тень власти
Шрифт:
— Мне очень понравилось, как вы указали дону Альвару его место, — продолжал он, улыбаясь. — Он ещё молод и придаёт себе слишком много значения. Надеюсь, этот урок пойдёт ему на пользу.
— В Гертруденберге не может быть двух хозяев, — отвечал я, также улыбаясь. — Город слишком мал для этого.
Я сказал это с намерением, и дон Педро, очевидно, отлично понял меня.
— Надеюсь, это замечание не относится к области духовных дел? — вежливо спросил он.
— Конечно, ваше преподобие. Мы, светские люди, должны руководствоваться только фактами, а вы имеете возможность судить душу людей и отпускать грехи или наказывать сообразно вашим затаённым мыслям.
Говоря это, я имел в виду отца
— Отпущение грехов — одна из благороднейших прерогатив святой церкви, — хладнокровно отвечал он. — К сожалению, церковь не может пользоваться ею так часто, как она желала бы. К несчастью, в Голландии в наши времена её меры должны быть довольно суровы.
Я изучал дона Педро, пока он говорил. Это был высокий смуглый человек, почти моего роста, с красивыми чертами лица. У него орлиный нос и крепкий, красивый подбородок, который встречается на севере Испании. Лучше всего были его глаза. Они были не только широки и блестящи, как у большинства испанцев высших классов, но имели в себе какую-то скрытую силу, которая могла действовать на женщин. Церковь наложила на него своё клеймо, как и на большинство людей. Но лёгкая завеса, которую она набросила на его лицо, делает его ещё более опасным. Только вокруг рта виднелись кое-какие линии, которые мне не нравились. Я думаю, что этот человек мог изменить до неузнаваемости всё лицо — только не рот. Ему было лет сорок. Дон Педро де Тарсилл считался человеком способным, хотя и не очень разборчивым в средствах. Но кто теперь разборчив? Впрочем, его частная жизнь была безукоризненна, насколько, по крайней мере, она была известна.
Он был прислан сюда в качестве делегата инквизиции для заведования верой. В Испании мы бы называли его просто-напросто инквизитором. Но здесь он величался высшим комиссаром инквизиции. Хотят показать, что это нечто иное, чем инквизитор, закрывая глаза на то, что на самом деле это нечто в десять раз худшее. В начале беспорядков в регентстве Маргариты предпочитали употреблять этот титул, рассчитывая приостановить таким образом ход событий. Тогда обыкновенно присылали с этим титулом кого-нибудь из важных вельмож. До сих пор для этой должности не избирали простых испанских монахов. Ибо если есть что-нибудь, чего народ в Голландии боится до смерти, то это именно испанская инквизиция. Впрочем, и в самой Испании она также не пользуется любовью простого народа: эти инквизиторы совершили уже слишком много жесток остей.
Я удивляюсь, почему герцог нарушил в этом случае общее правило. Конечно, дон Педро давно уже живёт в Голландии и надо было дать ему какое-нибудь назначение. Но всё-таки это очень странно. Впрочем, это дело герцога, и миссия дона Педро, очевидно, направлена столько же против еретиков, сколько против меня, если не больше. В письме, которое предъявил мне дон Педро, говорилось, правда, только о духовных делах, но я не знал, нет ли у него каких-нибудь секретных полномочий.
— Судя по сведениям, которые мы имеем из частных источников, а также по вашим собственным донесениям, ересь, по-видимому, распространилась здесь с особенной силой. Поэтому меня послали сюда, чтобы сделать всё, что будет возможно. Я особенно рассчитываю на вашу помощь, дон Хаим. Вы, конечно, действовали сообразно тем спискам, которые мы вам прислали и арестовали или, по крайней мере, отдали под надзор поименованных там лиц?
— О каких списках вы говорите? — смело спросил я. Его лицо потемнело.
— О списках, которые были приложены к полученному вами письму.
— Я не получал никаких списков. Я покажу вам письмо, чтобы вы могли убедиться сами.
И я взял пакет, из которого предварительно вынул эти проклятые
Он пробежал письмо и устремил на меня испытующий взор.
— Это странно, — сказал он. — Человек, привёзший это письмо, ещё здесь?
— Нет. Я отослал с ним мой ответ. Разве этот ответ в Брюсселе не получили?
— Насколько я знаю, нет. Все удивлялись вашему молчанию.
— Я отправил своё письмо дня через два после получения этого. Отвечать мне, впрочем, было почти нечего.
— Какой дорогой поехал этот человек? — спросил он, размышляя.
— Обычной дорогой, вероятно. Я приказал сопровождать его до Тильберга, где кончается подведомственный мне округ. Не могу вам сказать, что с ним случилось потом.
На самом деле произошло следующее. Я приказал в нужный момент привести к себе посланца и стал разносить его за то, что одного письма будто бы не оказалось. Он клялся всеми святыми, что этого не могло быть и что он глаз не спускал с мешка, в котором были письма. Этому, конечно, я охотно верил, но продолжал настаивать на своём, грозя ему пытками, если он не скажет. Он бросился передо мной на колени, умоляя о пощаде и уверяя, что он ни в чём не виноват. В конце концов я как будто смягчился и ограничился только тем, что удалил его со службы, заявив ему, что я не могу больше полагаться на него. Ради жены и детей я дал ему денег и приказал ему убраться куда угодно, хоть к принцу Оранскому или самому черту, предупредив его, что если он когда-нибудь осмелится появиться в Брюсселе или здесь, то я прикажу его повесить.
Дон Педро, конечно, ничего этого не знал. Он стоял передо мной в полном недоумении, которое никак не мог разрешить.
— По временам мне казалось странным, что в полученном мною письме так мало сведений. Впрочем, нельзя быть в претензии, когда письмо идёт из главной квартиры. Списки были длинны?
— Да, кажется, они были исчерпывающе полными. Во всяком случае в них были внесены имена еретиков, которые выделяются своим богатством и положением, словом, вожаков всего дела. На них нам указало одно лицо, вполне заслуживающее доверия.
Он хотел что-то прибавить, но удержался.
— Может быть, эти списки были вынуты в Брюсселе, — хладнокровно заметил я. — Шила в мешке не утаишь.
Дон Педро подумал с минуту.
— Как бы там ни было, — сказал он, — мы можем получить эти списки ещё раз. Я могу послать за ними в Брюссель. Впрочем, может быть, и у меня найдётся копия с них.
Я, конечно, был уверен, что найдётся.
— Затем я убеждён, — продолжал он, — что и вы не дремали. Вы известны как верный сын церкви. Вы, вероятно, и сами составили такие списки и даже, может быть, произвели кое-какие аресты.
— Нет, — отвечал я, пожимая плечами. — Начать с того, что здесь было много неотложных дел. Время военное. Затем вследствие этой несчастной ошибки отца Балестера весь город пришёл в крайнее возбуждение и пришлось его успокаивать. Иначе богатые еретики — я не мог разузнать о них в один день — первыми спаслись бы бегством. И хотя моя власть ничем не ограничена, однако герцог, отпуская меня сюда, советовал мне действовать медленно и осторожно. Вы знаете его образ действий. Он нетерпеливо кивнул:
— Да, конечно, герцог — великий полководец и государственный муж. Но церковь не всегда может ждать. Мы отвечаем за каждую душу, которая гибнет вследствие нашей небрежности.
Тут опять проявилось то страшное лицемерие, против которого восставали мои чувства. Со временем я привык к нему, но в ту минуту оно вызывало во мне неописуемое отвращение.
— Ваша совесть должна быть чиста, ваше преподобие. Вы-то, уж, конечно, не упустили ни одного случая изловить и сжечь еретика и таким путём спасли множество душ.