Пятьдесят оттенков хаки
Шрифт:
– Не вы ли только что сказали, что программа биологических исследований в космосе существует только в нашей стране?
– Было такое.
– А не потому ли, что во всех цивилизованных странах эксперименты над животными запрещены?
Девочка с вызовом посмотрела в глаза экскурсоводу. Та на мгновение растерялась, но честно призналась:
– Пожалуй, ты права.
– Вот! – торжествовала Маша-школьница.
Ребята с уважением поддакнули и, словно по команде, подтянулись ближе, в ожидании аргументированного ответа сверля
– Маша, ответь честно, как ты относишься к тому, что биологи и врачи испытывают на животных лекарства?
– Плохо отношусь! – с вызовом бросила девочка.
– Но, если этого не делать, многие люди просто умрут, – спокойно заметила ее визави. – Ученые проводят эксперименты, чтобы победить болезни. К сожалению, для этого приходится жертвовать жизнью животных. Это горько, больно, но иного выхода нет. Или пусть люди умирают от рака или СПИДа?
В зале установилась пронзительная тишина. Одноклассники с сочувствием смотрели на подружку, губы которой тряслись от напряжения. Она вдруг расплакалась и крикнула:
– Так не честно! Люди умирать не должны, но умирают!
– Ребята, познакомьтесь пока с макетами космических аппаратов, – предложила Маша, обняв девочку за плечи. – Только, пожалуйста, учтите, если вы их сломаете, вашим друзьям и знакомым больше будет ничего смотреть и трогать.
– Так их что ли и трогать можно? – удивился толстяк.
– И можно и нужно, только осторожно, ведь они хрупкие.
Маша присела возле девочки, вытерла ей слезы и посмотрела в глаза.
– Машуня, не плачь. Ты подняла очень важную проблему. Над ней давно уже работают ученые всего мира. Ты поскорее расти и помогай им. У тебя доброе сердце, а это значит, ты многое сумеешь.
– У меня мама умерла от рака, – всхлипнула девочка.
– Прости, я не знала, – Маша уткнулась в детское плечико.
– Но животных все равно жалко, – доверчиво призналась юная тезка.
– Хорошо, что ты это понимаешь. Когда вырастешь, наверняка сумеешь решить эту проблему как-то иначе. Так? – женщина вытерла слезы на бледном детском личике и пощекотала гостье кончик носа.
– Я постараюсь, – улыбнулась сквозь слезы та.
– Хочешь попасть в лабораторию, где обезьян готовят к полету?
– А можно?
– Тебе – да. На днях очередной запуск спутника, животные проходят завершающие операции. Я сегодня же договорюсь с твоим отцом и познакомлю тебя с сотрудниками лаборатории и хранителем тамошнего музея. Будешь приходить, когда захочешь, и помогать, если понравится.
Девочка слушала и благодарно кивала в ответ. Плакать она перестала и остаток экскурсии ходила за Машей буквально по пятам. Простившись с ребятами, журналистка проводила их к выходу. У двери ее уже караулила Бедоносова.
– Машенька, удели мне минутку своего драгоценного времени, –учтиво попросила она.
– Слушаю вас.
– Для начала позволь немного покритиковать
– Я хорошо помню эту программу, – прервала ее Маша.
– Поверь моему опыту, другим детям обидно: они тоже хотели попасть в телевизор.
– Анна Алексеевна, я в курсе, что в другую смену работали именно вы, и на вопрос, почему я снимала Арину, отвечу честно: мы показываем только лучшее.
– Выходит, хорошо работает только Карина?
Маша посмотрела на нее с сожалением:
– Кто как работает, судить не мне. На то есть руководство, коллеги и родители. Вот они-то и позвонили в студию, предложив снять сюжет об утреннике Карины. Какие ко мне претензии?
– Меня родители тоже ценят и любят, – обиделась Бедоносова. – Я вон от напряженной работы даже захромала.
– Соболезную.
– Но пришла я совсем по другому поводу, – насупилась гостья. – Помнишь, ты снимала сюжет про моего сына?
– Да, мы рассказывали о войсковой стажировке.
– А сейчас Сережа распределяется. Может, попросишь генерала за него? Скажи, толковый, мол, парень, перспективный, надо помочь ему получить направление на космодром.
– Не обижайтесь, Анна Алексеевна, но это не в моей компетенции: не тот уровень, знаете ли. Я даже не решусь заговорить с Митрофановым на тему, кого и за какие заслуги брать на космодром.
– Боишься его что ли?
– Соблюдаю субординацию. В армии иначе нельзя.
– Да брось ты! Все знают, что тебе как раз все можно.
– Это почему же?!
– Потому что ты крутишь романы со всем руководством сразу! Жены всех начальников на тебя в обиде! Я вот тебя всегда защищаю, а, выходит, зря! Ты отказываешься помогать добрым людям. Смотри, генеральша и на тебя порчу нашлет. Ада на всех, кто рядом с мужем хоть раз постоял, напасти насылает, – глаз Анны нервно задергался.
Возмущение Бедоносовой покатилось бы в гору, но, к счастью Маши, в холле внезапно появился Тополевский. Заметив полковника, гостья переметнулась к нему:
– Андрей! Командир обещал мне похлопотать за сына.
– Очень рад за вас, – сухо ответил тот.
– Замолви перед ним слово и проследи, чтобы он сдержал обещание!
Тополевский усмехнулся и шагнул в приемную.
Митрофанов стоял у окна своего кабинета и наблюдал за играми детей, которые устроили на плацу веселый балаган. Молодая учительница безуспешно пыталась призвать их к порядку или загнать в автобус, но никак не могла справиться с этим до тех пор, пока рядом не появилась разъяренная Бедоносова. Она схватила за ухо самого прыткого из мальчишек и обвела строгим взглядом гарцующих рядом подростков. Школьники как по команде застыли. Анна кивнула на автобус и командным голосом зычно рявкнула: «А ну-ка по местам! Раз, два!» В мгновение ока плац опустел. Командир недовольно сжал кулаки: