Пятница, кольцевая
Шрифт:
Время от времени мать осторожно поглядывала на дочь. Ей казалось, что девушка изменилась: черты лица стали строже, глаза — больше, взгляд — глубже. Мать знала, что так бывает — преодоленное страдание придает красоту и выразительность тому, что было безликим. От постоянной боли душа или раскисает, теряя всякое подобие достоинства, или затягивается в корсет, чтобы держаться из последних сил. Так и держишься годами, восхищая себя и окружающих, а затем привычка становится второй натурой, и тиски самоконтроля, как ни старайся, не могут ослабеть. Ты обрела вожделенный
В аэропорту регистрация и посадка на рейс шли почему-то бесконечно долго. Уже пройдя паспортный контроль и сидя в зале ожидания перед посадкой, мать чувствовала себя совершенно разбитой. Шел девятый час утра, но ни восходящее солнце, ни радужные перспективы не вливали в нее ни капли сил. Вот бок о бок с ней сидит ее дочь, ее будущее, с безжизненным опустошенным лицом, и она, мать, еще полагает себя вправе радоваться этому! Считать, что так и должно! Строить теории! Тоска навалилась на нее и лишила остатков сил.
Через какое-то время дочь молча поднялась и вяло побрела вдоль немногочисленных в этом крошечном аэропорту магазинов duty free. Изредка она заходила в них, приглядываясь к товару, даже примеряла украшения из знаменитого болгарского серебра филигранной работы. Но, несмотря на эти проявления жизненной активности, мать видела: девушка убита. В подтверждение этому ее телефон находился не в кармане джинсов, а в кармашке сумки, которую она оставила на сиденье рядом с матерью.
Посадку все не объявляли (а ведь уже почти десять по Москве!), и вскоре мать увидела, как дочь, устав от бесцельных хождений по магазинам, направляется в другой конец зала ожидания. Там находились туалеты. Девушка уже прошла большую часть расстояния до них, как вдруг телефон в ее сумке мелодично заиграл, но она не услышала и продолжала двигаться вперед.
Находясь в таком оцепенении, как если бы она услышала вместо звонка автоматную очередь, мать смотрела на сумку, где наверняка и находился телефон. Схватить его и добежать до дочери? Нет, сначала лучше быстро ответить «да», пока звонок не умолк, а затем передать трубку дочери. Так она и решила сделать и торопливо откопала сотовый в недрах сумки. Беспокойство было оправдано: имя на светящемся экранчике она слышала от дочери бессчетное количество раз.
— Да? — взволнованно сказала мать.
— Аня, я тебя не разбудил?
Мать медлила в замешательстве. Дочь уже скрылась из зала, и добежать до нее не представлялось возможным. Сказать ему, чтобы перезвонил? Но зачем тогда было вообще брать трубку? И как она теперь оправдается перед дочерью?
— Аня, ты меня слышишь?
Мать колебалась еще секунду. Их с дочерью голоса были так похожи! Вечно их путали по телефону…
— Слышу, — глухо сказала она.
— Ты на меня сердишься?
Впервые за все прошедшие семнадцать лет она ощутила, что жизнь дочери находится полностью в ее руках. Теперь от нее зависело, останется ли дочь закованной в надежный бесчувственный корсет, который будет год за годом все больше
— Сержусь? За что? — как можно мягче спросила она в ответ.
— Ну… я не отвечал на твои звонки.
— Но я же не маленькая, чтобы на такое обижаться. Я понимала, что тебе, наверное, не до меня.
Слова «не маленькая» могли бы выдать ее с головой, но собеседник не заметил. Он тоже был взрослым человеком, и для него они прозвучали естественно.
— Знаешь, мне действительно было не до тебя, точнее, не до чего. Мы разменивали квартиру, это был ад кромешный! Теперь я понимаю, что когда говорят «Я хочу разойтись по-хорошему», то это означает по-хорошему для того, кто говорит.
— У вас получилось разъехаться? — спросила мать с участием, на которое вряд ли была способна ее дочь.
— Почти. Я еще три дня назад должен был купить новую квартиру, но риелтор никак не вернется из отпуска.
— Ну, это вопрос одного-двух дней, не больше, — произнесла мать со всей ободряющей нежностью, которую она только смогла поднять из глубины души.
— Конечно, — явно успокоенно ответил голос издалека. — Я так рад, что ты на меня не держишь зла!
— Ну о чем ты говоришь! — сказала мать с улыбкой, которую не мог не почувствовать ее собеседник. — Какое зло, когда я люблю тебя.
Она никак не ожидала, что вдруг произнесет эти забытые много лет назад слова, и сердце захолонуло от испуга.
— Любишь? — переспросил он потрясенно и замолчал.
Пока тянулась пауза, мать напряженно размышляла: интересно, почему для него это стало таким сюрпризом? Неужели ее дочь не говорила ему этого вообще? Или в том тоне, которым говорила, всегда слышалось нечто иное — истерическое желание привязать к себе покрепче предмет своих чаяний и надежд?
— Эта новая квартира — для нас с тобой, — услышала она в трубке.
— Я так хочу на нее посмотреть!
Ей удалось не рассмеяться в голос: ведь не далее чем месяц назад она ходила по этой квартире вместе с ним (так это был он!), профессионально указывая на достоинства и недостатки.
— Когда ты прилетаешь? — спросил он.
— Завтра… Нет, уже сегодня.
— А в какой аэропорт? Каким рейсом?
Ей пришлось вкратце объяснить ситуацию, ведь время и место их посадки в Москве были непредсказуемы.
— Позвони мне, когда прилетишь, — попросил он напоследок. — Сразу, как приземлится самолет. Пока ты проходишь паспортный контроль и ждешь багаж, я успею подъехать.
— Я с мамой, — сказала она.
— Вот и познакомимся.
Запихивая дочкин телефон обратно в сумку, мать сознавала, что такого выражения на лице, как сейчас, у нее не было еще никогда. Она ощущала себя мудрым духовником и магазинным воришкой одновременно.
Дочь наконец-то вернулась в зал ожидания и шла по направлению к ней. Ее глаза припухли от слез, но лицо было тщательно умыто.
— Он звонил, — сказала мать.
— Я слышала, — отозвалась девушка. — Сейчас пошлю ему эсэмэску, чтобы больше меня не беспокоил.