Пыль, пепел, кровь и песок
Шрифт:
– И я терпела, – тихим голосом продолжала она. – Долго, мучительно, трудно. Подчас страшно. Я считала себя исправной женой. Он делал то, что хотел, а я подчинялась. Была послушной и верной, но любви не было. Не было ничего, кроме легкой отстраненности и разрывавшегося вдали от родины сердца, заставить замолчать которое у меня так и не вышло. А большего дать ему я не могла. Я тогда еще не знала, что единственное, чего он никогда бы не потерпел от женщины, – это безразличия. Осознание этого пришло ко мне много позже, но к тому времени мы уже стали врагами. Хотя нет, мы были ими всегда… И вскоре моя холодность стала моим приговором. Теперь я понимаю, в чем была моя главная ошибка! Нужно было сыграть, прикинуться влюбленной весенней кошкой, повиснуть у него на шее, признаться в любви, тогда бы я быстро наскучила ему! Но я не смогла…
– Может, он хотел прочитать мои мысли и узнать, кто в них? О чем я думаю и как сильно его ненавижу? Но теперь я знаю, что это запрещено, и что даже Эдэрэр со всем своим могуществом бессилен перед этим запретом. Вот только это не сделало мои дни ярче, а ночи… Ночи стали еще черней. Я уже и не помню, когда нормально спала в последний раз. Наверное, еще до свадьбы… Если бы я могла предвидеть, что меня ждет, я бы отказалась, клянусь Вечностью и Церой! Не боясь гнева отца и матери, братьев, своего народа. Не боясь ничего! – Ее голос сорвался, как срывается лавина в горах, и зазвенел хрусталем. – А теперь охрана каждую ночь слышит мои крики… Но альтерийцы верны своему хозяину, они никому ничего не скажут – золото и страх делают с людьми невообразимые вещи! Да мне бы это и не помогло… Я кричу, чтобы он не подходил ко мне, чтобы не трогал, проклинаю, пытаюсь освободиться, а он зовет меня «проклятой кошкой» и оскорбляет мой народ. Я даю ему за это пощечину, и он бьет меня наотмашь в ответ – со всей силы, так, что я падаю, а потом подхватывает, бросает на кровать, зажимает мне рот и привязывает, чтобы я не двигалась. И у меня болят руки. Вечность, как же сильно они болят! По ним бежит кровь, которую я запоздало замечаю. У меня всегда появляются раны на руках, когда он недоволен мной, даже если он не успевает меня коснуться. Это как-то связано то ли с браслетом, то ли с магией, которая связала нас, но против его силы мне нечего противопоставить… Он причиняет мне боль, но ему все равно – он не хочет ее замечать, а порой мне кажется, что ему это нравится. И так повторяется почти каждую ночь. А иногда, когда он решает наказать меня за что-то… У него в спальне есть потайное кольцо, спрятанное в стене у изголовья, и цепь… один наручник он прикрепляет к этому кольцу, а другой… другой смыкается на моей руке. Одной Вечности известно, как я ненавижу эту цепь! А он любит использовать ее, особенно в постели, потому что при сопротивлении она оставляет чудовищные следы… Но сын Владыки не боится огласки: ему известно, что раны у таких, как мы, заживают быстро, очень быстро и что к утру на мне не останется и следа от его… «любви». Репутации Эдэрэра ничто не угрожает: никто не узнает о его скрытых… пристрастиях. А потом он уходит, оставляя меня обессиленной и прикованной, как раненого дикого зверя. Имея надо мной такую власть! Как будто я и так не связана с ним клятвенным словом в глазах наших народов! Будто я могу уйти, убежать, когда и куда захочу…
Женщина с незабываемыми зелеными глазами нервно засмеялась и со всей силы сжала браслет, в слепом бессилии пытаясь сорвать его с себя так, что костяшки на тонких пальцах побелели еще больше.
– Да стоит ему только захотеть, и мои запястья начинает выжигать огнем, а голова готова расколоться от боли! И в этот миг я слышу в ней его… Его голос, который я так ненавижу, отдающий мне приказы… Он говорит мне, что я должна делать, как себя вести, он указывает мне на мое место. Мне! Дочери Сурим из Кавы! – Она почти задыхалась, но говорила, смотря куда-то мимо Тансиара, возможно, понимая, что второго такого шанса – рассказать все – у нее уже не будет. – И что самое страшное – я подчиняюсь… В эти минуты я забываю саму себя, свою суть, то, кем я являюсь на самом деле, а когда все заканчивается… я забываюсь. Но и тогда я не вижу снов, и мне начинает казаться, что я медленно схожу с ума… Железо раздирает руку в кровь, пока я пытаюсь дотянуться до кувшина с водой, потому что цепь слишком коротка, а я хочу пить… Боги, я так сильно хочу пить! И я жду, жду, когда он, наконец, вернется, и все закончится… Быть может, на этот раз – навсегда!
Сердце
Она подняла голову. Упрямые, гордые глаза, в которых несмотря ни на что читалась несломленная воля, сверкали, но перед ним сидела уже не яростная богиня возмездия, а просто потерянная молодая женщина. Еще минуту назад полыхавший в ней огонь потух, будто сгорел. Пепельная спокойно смотрела воину в лицо.
– Прояви милосердие, освободи меня! Расскажи все родным, пусть они поступят со мной, как сочтут нужным! Расскажи ему… Милости от него мне не надо – я ее видела достаточно… Просить о том, чтобы мне оставили Вечность, я не буду, потому что любая смерть для меня покажется лучше такой жизни. Я уже ничего не боюсь. Научилась… не бояться.
Да, такая, как она, и вправду не будет унижаться, выпрашивая жизнь. В этом они два сапога пара.
– Винить тебя я не стану – я слишком устала. Скажи ему. Или я сама… – Решительность метнулась в изумрудных глазах, и женщина вовремя замолчала, что, однако, не помешало Тансиару услышать ее мысли, как если бы она произнесла их вслух: «Я сейчас пойду к нему! И все скажу… сама. Это будет правильно! Справедливо!»
Тьернийка вскочила и в одном стремительном порыве оказалась возле Чиаро. Она хотела пройти мимо, но римерианин оказался быстрее и сгреб ее в охапку, точно так же, как до этого в спальне брата.
Будь она мужчиной, из нее вышел бы прекрасный воин, но она родилась женщиной. Нааяру бы ее ум и чистоту, какой вышел бы правитель!
– Отпусти меня! Пожалуйста… Ты не понимаешь, я должна во всем признаться! Должна! – Пепельная пойманной птицей билась на его груди, отталкивая Альентэ и пытаясь высвободиться из его сильных рук. И боролась она достаточно долго, чтобы Чиаро отдал должное силе ее воли, но в итоге все-таки сдалась и разрыдалась в его руках. Ну, вот тебе и гордая ашесинка!
– Ты сможешь сделать это… – прошептала она сквозь слезы, пока он прижимал ее к себе. – Если он попросит тебя, соглашайся… Лучше ты… От твоей руки мне не будет больно! Я узнала об этом, когда стояла у алтаря в Святилище, когда ты поднял ту лилию…
«Я приму смерть от тебя. Приму с радостью! Я даже смогу тебе улыбнуться…»
Страх, усталость, боль – все вернулось к ней и словно волной – передалось ему.
Дико и странно было слышать в голосе такой женщины, как она, отчаяние пополам с безысходностью. И еще надломленность. Точеная талия, запуганный, тревожный взгляд, дрожащие руки, мокрые ресницы. И чужое чувство, поднимающееся из глубин сознания. Одна мысль, которой ты обязан ответить «нет». Интересно, что бы на это сказал Сидаль?
– Перестань так откровенно пялиться на нее! Она для твоего брата, надеюсь, ты не забыл?
Свадебный пир удался на славу. Владыка расточал милостивые улыбки направо и налево – он был доволен своим Наследником и сделкой, которую они заключили.
– Он ненавидит ее, Чиаро. Рано или поздно, он убьет ее. Ты бы видел его глаза! Сейчас она красивая игрушка, но что будет через месяц? Через два?
– Это не твоя забота.
– Теперь моя. Если больше никто не возьмется ее защитить…
Ну да, как же… Защитник нашелся!
«Для этих и других целей у нее есть муж», – подумал тогда Тансиар. Он никогда не лез в чужую жизнь и не позволял никому лезть в свою. Тяжело вздохнув, он принялся за изысканный свадебный ужин, но кусок не лез в горло…
Тогда это казалось шуткой. Тогда он смеялся, а сейчас ему хочется скрежетать зубами. А младший братик, стало быть, оказался прав!