Пылающие алтари
Шрифт:
Беспечная болтовня молодого сирака скрашивала долгие часы путешествия. А когда на второй ночевке юноша предложил проехаться в становище рода Онесика, к которому принадлежал Навак и в чьей крепостце они остановились, Дион быстро согласился.
Ночь была тихая. Степь полнилась звуками невидимых певчих насекомых. Где-то далеко жалобно тявкали шакалы. Через час конского хода всадники почувствовали запах кизячного дыма и увидели в балке огни костров. Полная яркая луна освещала кибитки, поставленные кругом, табун лошадей, пасшийся невдалеке, стадо коров и отару овец, отдыхавших под охраной крупных, похожих на волков собак. Две или три из них,
Всадники спешились и не торопясь направились к становищу, ведя коней в поводу. Жесткие травы, пропеченные за день беспощадным солнцем, ночью свежели и уже не ломались, а, примятые ногами путников, с тихим шелестом распрямлялись у них за спиной. Кони иногда тянулись мордами к земле, чтобы пощипать зелени, но натягивающийся повод мешал, и они недовольно фыркали. Люди легким чмоканьем успокаивали животных, призывая к терпению. А навстречу уже спешили сторожевые воины. Навака они узнали сразу, послышались радостные восклицания, сопровождаемые взаимным похлопыванием по спинам. После долгой верховой езды хромота Диона становилась заметнее, и острые глаза степняков не пропустили этого.
— А что за хромец с тобой? — спросил Навака один из воинов.
— Эллин из Танаиса, гость нашей царицы, а сейчас мой гость!
Через несколько минут Навак и Дион сидели у костра в кругу любопытных мужчин, женщин и детей. Им давали куски баранины, обжаренной на огне, черепушки с пенистой кымыз-кулалой. И столько было доброжелательства в этом угощении наперебой, так радостно горели глаза у того, чей дар принимался гостями, что Дион, потеряв чувство меры, вскоре наугощался до того, что ему сделалось дурно.
Это была родная семья Навака — один из немногих родов племени сираков, где родовым вождем был молодой воин Онесик. Но молодые вожди, как правило, стремились к большей самостоятельности в делах родов, чем это могло понравиться царице. Именно в таких вождях, как Онесик, царица ощущала молчаливое сопротивление своей воле. Новые веяния проникали в степь.
Вождь осуществлял военную и хозяйственную власть. Но межродовые отношения, связь с богами, право созыва родового собрания лежали на женщинах — жрицах рода, фактически располагавших большей властью, чем вождь, так как они имели право приостанавливать или вовсе отменять его решения, а в исключительных случаях жрица рода могла взять на себя и военное руководство, сместив вождя и назначив народное собрание для выбора нового предводителя. Именно эта зависимость от жриц и не нравилась кое-кому из вождей.
Лучшие воины каждого рода включались в дружину царицы. Многие вожди стремились использовать это в своих целях, и некоторые воины в царской дружине были их тайными соглядатаями; они держали своих родовых предводителей в курсе дел и замыслов царицы. Как понял Дион из разговора у костра, у Онесика таким соглядатаем был Навак. Простодушные сираки не обращали внимания на Диона, разговаривая о своих делах. Слишком мало значил для них пленный эллин, чтобы можно было принимать его всерьез.
Диону понравилось мужественное лицо Онесика. Он был чуть старше Навака и пошире в кости. Красный отсвет костра падал на высокий лоб, ровные щеки, прямой, будто каменный, нос. Глаза светились умом и прямотой человека, не умеющего кривить душой. Вождь рассказывал эллину о землях своего рода, о жизни сираков, об их воинской
В середине третьего дня отряд вышел к реке. Спокойная светлая полоса воды, словно меч великана, наискось рассекала широкую долину, заросшую молодым камышом, и, упираясь в высокий правый берег, круто меняла направление.
Вырвавшись вперед, Томирия у самой воды осадила коня и сбросила шлем. Ветер подхватил ее волосы и откинул их назад. И вновь Диона поразил их цвет. Он почувствовал, что предстоит какая-то торжественная церемония, и потому совсем тихо спросил Навака:
— Волосы у повелительницы зеленые. Ни у одного сирака здесь таких нет. Что это значит?
Навак отвечал одним шевелением губ. Дион с трудом разобрал:
— У эллинов каждый бог имеет свой храм и своих служителей — жрецов. У нас между богами и их детьми один посредник, одна жрица — повелительница наша Томирия. Зеленые волосы — ее отличительный знак, их видят боги и делают такими наши пастбища.
Сняв с руки золотой браслет, Томирия бросила его в воду и повернула коня, уступая место другому всаднику. Воины бросали в реку украшения, утварь, даже оружие и отъезжали в сторону. Дион опять услышал шелестящий шепот своего спутника:
— Возвращаясь домой, мы приносим дары Ахардею, чтобы он принял их в свое лоно, а нам и в другой раз послал удачу. Мы отдаем самое дорогое сердцу. Ты тоже брось что-нибудь. Пусть и тебе сопутствует удача.
Они приблизились к воде последними. Навак расстался с фаларом [36] из электра, который изображал оленя, готовящегося к прыжку. А Дион невольно задержался, раздумывая, стоит ли одаривать чужого бога. Ему, как христианину, претило жертвоприношение, да и кроме чесалки и флакона с маслом у него ничего не было. Поколебавшись, он достал чесалку и отдал ее Наваку со словами:
36
Фалар — нагрудное украшение.
— Мой бог не разрешает мне приносить жертвы другим богам. Он очень ревнив и не любит тех, кто служит двум господам сразу.
— Ахардей! Отец наш, кормилец и покровитель! Прими инородца в семью честных сираков и не отвергай его! — прошептал Навак и закинул чесалку подальше от берега. Гибкий камыш слабо зашелестел, словно повторяя и передавая дальше нежные слова вернувшегося сына.
Отряд снова тронулся в путь. Качнув копьем в сторону далеких, еле видных в бескрайней степи холмов, Навак сказал Диону:
— За теми горбами — Успа, наш главный город. Соза лежит дальше на юг, у самых зубов земли.
В зубы земли — Кавказ — упирались южным краем сиракские степи…
А вокруг, почти у видимого края земли, в степном мареве растворялся серебристый ковыльный разлив. Клубящийся непрозрачный воздух струился впереди неспокойным волнующимся озером, которое исчезало, откатывалось дальше, по мере того как конские копыта несли к нему всадников.
— Кингиль — озеро мертвых. В нем души предков поят свои стада, — объяснял Навак, указывая на эти переливы. — А вон пыль, видишь? Это мертвые гонят на водопой отары овец.