Пылающий Эдем
Шрифт:
– Как вы думаете, может быть, кому-нибудь следует поехать в город и… – начал Роб Фосет, когда его жена подбежала к ним.
– Роб! Роб! Я только что услышала – у Эмми включено радио – они отменили выборы!
– Что они сделали?
– Отменили выборы! В четверг не будет выборов! По соображениям национальной безопасности, они так сказали.
Племянник Уитеккера стукнул по столу:
– Естественно! Курсон побеждает, разве не понятно?
– Но они говорят, они говорят… один из официантов пришел недавно – он в ужасе, он сказал, что в Коувтауне творятся страшные вещи! Полиция повсюду производит аресты.
Как-то внезапно торжество закончилось. В сгущающейся темноте тускло мерцали свечи, больше не казавшиеся праздничными. Все зависит от настроения наблюдающего, подумал Фрэнсис. В несколько мгновений все вокруг стало уязвимым, беззащитным. Дом с его музыкой, серебром и шелком, его стареющие обитатели – все такое ломкое, непрочное, слабое.
Роб Фосет сделал усилие и бодро проговорил:
– Никто из нас тут уже ничем не поможет. Поэтому мы можем поужинать. К тому же, как сказала моя жена, ужин ожидается неплохой.
Внутри у Фрэнсиса всё сжалось. Они конфисковали все экземпляры «Рупора»… разбили ему голову… А я буду сидеть за столом, держа вилку для омаров и бокал с вином, в то время как она… Кровь бросилась ему в голову, не мысли, а кровь и сила, настолько властные и всепоглощающие, что он поднялся и заговорил раньше, чем мозг дал приказ его органам.
Он поймал Марджори за руку:
– Принеси извинения. Уитеккеры подвезут тебя до дома. Мне нужно в город.
– О чем ты думаешь? В Коувтаун, сейчас?
– Я должен. Пожалуйста. Я спешу.
– Фрэнсис! Фрэнсис! Ты не сошел с ума? – слова Марджори отозвались в его ушах воплем испуга. – Фрэнсис, вернись!
Но он уже прыгнул в автомобиль и мчался по дороге, ничего не видя и не слыша.
Деревни были освещены. Группы людей стояли у больших магазинов и у пивных, будто ожидая указаний, что делать. Страх витал среди деревьев у дороги. В ночном воздухе пахло смертью. Он нажал на акселератор. Только одна мысль билась у него в голове, и ничто не могло остановить его. Он знал, он знал. Хорошо, что ни полиция, ни милиция не попалась на его пути – он сбил бы всех. Он торопился.
На полной скорости он спустился в город с горы, не жалея покрышек, визжа тормозами, свернул на улицу, где так давно не был. Он резко затормозил перед ее домом и выскочил из машины.
В доме было темно, однако входная дверь оказалась открытой. Он поспешил войти, включил свет и побежал по комнатам. На полу в кухне лежали собаки Кэт. Пудель был мертв, а желтая дворняжка – жестоко покалечена. Она лежала в луже крови и открыла глаза навстречу Фрэнсису, словно умоляла о помощи, затем повернула их в сторону своей миски и мячика, дорогах, знакомых вещей, вытянулась и закрыла глаза.
Теперь Фрэнсис понял, что он найдет. Застыв от ужаса, он позвал ее по имени:
– Кэт! Кэт!
Бросился вверх по лестнице. Распахнул двери. Комнаты были пусты. Что-то заставило его открыть чулан в холле – она была там. Она лежала лицом вниз на куче обуви и какой-то одежды, голая, связанная, с кляпом во рту. Плача, он вытащил ее, его мутило от страха.
– О, боже мой! – снова и снова повторял он.
Кэт без движения лежала на постели. Он смотрел
Она открыла глаза. Долго смотрела на него. Прошептала:
– Я знала, что ты придешь.
– Откуда ты знала?
– У меня было предчувствие, что это будет наш день. Я даже позвонила тебе сегодня вечером до того, как все случилось, но мне ответили, что тебя нет дома. Они сказали, что ты уехал на прием.
Радость и боль смешались в его душе.
– Ты мне звонила?
– Да, мне было так страшно! Я подумала, что ты будешь нужен мне… поэтому – наплевать на гордость.
– О, Господи! – проговорил Фрэнсис. Она прошептала:
– У меня ужасно болит спина.
Он осторожно перевернул ее и увидел почему. Спину пересекли три полосы. Кожа была содрана от ударов, по краям ран запеклись капельки крови.
Ему стало нехорошо:
– Кэт, они… сделали с тобой что-нибудь еще?
– Только то, что ты видишь.
В ванной комнате он нашел склянку с просроченной, загустевшей жаропонижающей жидкостью. Он осторожно полил ею на раны.
– Может, я и не так сделал, но это не повредит, пока мы не найдем доктора.
– Пожалуйста, сними с меня ожерелье. Больно. Нагретые теплом ее тела, бусины скользнули сквозь его пальцы. Это было голубое ожерелье, дешевое, но милое. Странным образом оно напоминало ему роскошный изумруд, который она носила, когда они познакомились. И всё, что случилось с тех первых дней, исчезло, словно было написано на папиросной бумаге, подлежащей уничтожению. Остались только навеки запечатленные, прекрасные образы: Кэт в Элевтере, овеваемая ветром, в гостиничном саду и в этом доме. Время растворилось, рассеялись глупая злоба и гордость… всё, всё ушло.
Он взял ее за руку.
– Расскажи мне, что произошло, – попросил он.
– От меня ушел Фрэнклин Пэрриш. Ты знаешь Фрэнклина? Он принес мне экземпляр речи для «Рупора». А потом, через несколько минут, пришли они.
Их было трое. Двери у меня были заперты – я всегда так делаю, но они выбили окно в кухне и вошли. Собаки… – Кэт запнулась. – Собаки. Где они?
Он не знал, как сказать ей, но в его мгновенной запинке она прочла ответ. Ему пришлось держать ее.
– Не надо, не ходи вниз. Пожалуйста, Кэт, они мертвы.
Она заплакала.
– Ты уверен? Не ранены?
Он вспомнил дворняжку, Кэт звала ее Бинз.
– Я обо всем позабочусь. Я не хочу, чтобы ты видела. Кэт, моя дорогая, тебе повезло, что ты осталась жива.
– Убить их? За что? Я потратила месяцы, чтобы приучить этих бедных животных доверять людям. Когда я нашла их, их били…
– Я знаю. Люди бьют и детей, – он укрыл ее. – Полежи. Обещай, что никуда не пойдешь. Я буду внизу. Я постараюсь недолго.
В кухне он нашел уже мертвую Бинз. Бедные создания! Бедная Кэт, которая плакала из-за них, а не из-за себя!