Пылающий мир
Шрифт:
М хихикает.
— Я знаю. Но это не я выбирала. Мне разонравилось кино про зомби, когда они стали реальными, но я сидела в тюремной яме, а его смотрели охранники, так что…
Солнце начинает опускаться, окрашивая аэропорт в сюрреалистичный оранжево-красный цвет. Джули сидит за невидимой границей нашей компании, отгородившись от разговора и глядя на рябь города. Она больше ничего не говорила с последнего спора с Эйбрамом. Интересно, о чём она думает. Интересно, сны, которые её беспокоят, такие же, как мои?
— Расскажи мне о своих картинках, — просит Нора, наблюдая, как М делает распил в
Он заканчивает пилить и квадрат падает вниз. Когда М передаёт его Норе, тот трясётся и издаёт жуткий гул.
— Пианино, — говорит М, разглядывая обнажённые внутренности самолёта. — Любил играть на пианино.
— Правда? — спрашивает Нора.
Он начинает вырезать следующий квадрат.
— Семья тоже удивилась. Сказали, что я для этого слишком огромен. Сказали, что я похож на цирковую обезьяну.
Нора молчит.
— Я никогда особо не любил спорт, — он перекрикивает пилу, добавляя к голосу грубую жёсткость. — Но в моей семье все большие ребята были борцами. И я боролся.
Маленькие капли металлического дождя капают с пилы и падают на землю рядом с Норой. Он смотрит вниз. — Тебе надо пересесть. Не хочу, чтобы они попали тебе на волосы.
Она поспешно пересаживается и смотрит на Джули.
— Джулез, ты в порядке? — кричит она издалека. Джули, не оборачиваясь, кивает. Не убедительно. Нора смотрит на меня и поднимает брови. Я осознаю, что на меня возложены обязанности бойфренда. Я приближаюсь к своей девушке, не зная, с чем мне предстоит иметь дело, и сажусь рядом с ней.
— Джули?
— Я в норме, — говорит она. — Просто думаю.
Она сидит ко мне боком, и я не могу заглянуть ей в глаза.
— О чём? — спрашиваю я и съеживаюсь от банальности сказанного. «Эй, Джули, ну чё, о чём думаешь?»
Она качает головой, словно предостерегая меня от этой неразумной разведывательной миссии. Я затыкаюсь.
— Какой была твоя семья? — спрашивает у М Нора. У них довольно безобидный разговор, и я переключаюсь на него, краем глаза приглядывая за Джули.
— Мама рано ушла от нас. Я вырос с отцом и двумя братьями. Пока не помню, как их зовут.
— Они все умерли, полагаю?
Она рассеянно вертит в пальцах болт. М перестаёт пилить и смотрит на неё, чуть улыбнувшись пухлыми губами.
— Ну… да. Наверное.
Нора кивает. Типичная современная семья: все умерли.
М заканчивает квадрат и спускается с шасси, бросая второй квадрат поверх первого — это новые окна для нашего потрёпанного самолёта.
— А что насчёт твоей? — спрашивает он, присаживаясь возле колеса рядом с Норой.
— Моей семьи?
— Ага.
Её взгляд обращается к городу, присоединившись к Джули. Разбитые здания.
Засыпанные улицы. Руины подёргиваются рябью в тошнотворной оранжевой дымке, как лихорадочный сон.
— У меня никогда её не было, — отвечает она. — Я выросла из земли.
Джули встаёт. Она стоит ко мне спиной, я не вижу её лица. Только волосы, развеваемые ветром.
Она шагает.
— Джули? — зову я.
Она продолжает идти.
— Джулез! — кричит Нора. — Ты куда?
— Нужно пописать, — отвечает Джули, но её безэмоциональный голос меня настораживает.
Я догоняю её, когда она поворачивает
— Джули.
Она продолжает идти.
— Джули, поговори со мной.
Я касаюсь её спины, и она вздрагивает, обхватывает себя руками и идёт дальше.
— Р, я вижу, — жалобно хнычет она, и я понимаю, что она плачет. Я пытаюсь положить руку ей на плечо, но она отталкивает меня и продолжает идти.
— Что ты видишь?
Она качает головой и сжимает локти. Выглядит больной, и это меня тревожит.
— С этим местом что-то не так, — её голос дрожит. — Я могу видеть сквозь него. Будто это прозрачный суп. И в моих… это место в моих снах.
Она поднимает голову, глядя на далёкие здания — или сквозь них.
— Монстры, люди. И моя…
Она останавливается. Наконец, смотрит на меня.
— Я не сплю?
— Нет, Джули, ты не спишь. Пожалуйста, просто…
Я предпринимаю ещё одну попытку коснуться её. Она разворачивается и бежит прочь.
* * *
У неё юные живые мышцы, но мои ноги в два раза длиннее. Я следую за ней лёгким бегом, пока она пробирается сквозь запутанные улицы, бросая взгляд налево и направо, как потерявшийся турист в поисках тропы. Я не мешаю ей бежать, пока её дыхание не становится свистящим, потом кладу руку ей на плечо и крепко сжимаю.
Она сбавляет скорость до быстрой ходьбы, делает глубокие вдохи, пока лёгкие не приходят в норму. Слёзы высохли. Кажется, её страх перерос в цель. Я осматриваю город в поисках признаков того, к чему она так стремится, но для меня все кварталы похожи один на другой: веками создававшиеся искусство и архитектура стали бесформенными кусками и дюнами монохромной пыли. Красное вечернее солнце ползёт по скрученным грудам металла. Краем глаза я вижу танцующие тени, но они исчезают, когда я поворачиваю к ним голову. Я вспоминаю, что видел в самолёте: как улицы расплывались и скручивались, как город терял свои очертания. Когда Джули говорит, что с этим местом что-то не так, я нисколько в этом не сомневаюсь.
У меня получается заставить её притормозить, чтобы успеть набрать сумку игрушечных солдатиков из магазина на углу и оставлять их на каждой развилке. Представляю, как страшно потеряться в этом огромном городском лабиринте.
Джули не в состоянии думать о мерах предосторожности. Она в трансе, у неё бледное каменное лицо, влажные, но полные ярости глаза. Если бы я не пошёл следом…
Если бы я недостаточно хорошо знал мелодию её голоса и не поймал эту диссонансную ноту…
Я весь занят мрачными мыслями и чуть не врезаюсь в неё, когда она внезапно останавливается. Мы входим в какое-то подобие внутреннего дворика — пустое место между четырьмя домами. Кажется, недавно здесь кто-то поселился. Дворик зарос колючими сорняками и измученными виноградными лозами, но он не так похож на древний Египет, как остальная часть города. Садовые стулья расставлены на газоне широкими кругами, вокруг валяются пивные и винные бутылки, трубки с марихуаной и стопки книг, которые дождь превратил в целлюлозную кашу.