Пылкая дикарка. Часть вторая
Шрифт:
— Вам не понравился хлеб, месье?
— Я пришел не за хлебом, а за информацией, — ответил Алекс по какому-то наитию. Он вынул из кармана монету. — Вы знали старую женщину, которая выпекала здесь хлеб? Старую женщину, приехавшую сюда из Вирджинии?
— Старуха, которая умерла? Да, месье, но она не пекла хлеб. Этим занималась другая, та, которую забрала полиция.
— За что? — торопливо осведомился Алекс.
— Она погналась за кем-то из пекарни с кухонным ножом в руках, — гоготнул он. — Все люди сразу разбежались, правду вам говорю!
— Когда это произошло?
— С тех пор много воды утекло, месье. — Хитрая улыбочка пробежала
"Поножовщина на территории принадлежавшей ему собственности могла стать причиной внезапного отъезда из дома, в котором давали званый обед в его честь, задержавшего его там почти всю ночь", — подумал Алекс, получая удовольствие от мысли, что ему предстоит распутать эту старую историю для отца.
Бросив нищему монетку, он отправился в отцовскую контору.
На следующее утро он, взяв одну из семейных карет и захватив с собой грума, отправился на плантацию, расположенную вдоль бывшего притока реки, который теперь превратился в один из самых живописных ручьев в этой местности.
Он нашел плантацию семьи Будэн без особого труда. У них был небольшой, скромный, но ухоженный домик. Мадам Будэн оказалась толстой домохозяйкой, кайюнкой по происхождению, которая обстоятельно ответила на все его вопросы.
— Месье, я потеряла ребенка, когда он еще был младенцем, и постоянно испытывала ужасные боли от распиравшего груди молока. Тогда мы жили в городе. Я обратилась с жалобой к своему доктору, и он пообещал мне человека, которому требовалась кормилица. Вот так в один прекрасный день на пороге моего дома появилась женщина под черной вуалью с девочкой на руках, которой, вероятно, исполнился месяц. Месье, я сочла это благословением Пресвятой Девы! Те деньги, которые мне заплатили за заботу о ней, позволили моему мужу приобрести небольшой участок земли, на котором мы выращиваем тростник и живем безбедно. Но как мне было трудно расстаться с крошкой Орелией, когда ее отец решил отдать ее на воспитание монахиням в монастырь. Она жила у нас шесть лет, месье.
— Вы сказали, что ее сюда привезла женщина под черной вуалью? — уточнил Алекс. — Это была белая или цветная женщина?
— Это была белая женщина, месье. Да, я это ясно видела. Она явно не была чернокожей нянькой, но и не матерью девочки. Я точно помню.
— Кто забрал ребенка от вас? Отец?
— Да, месье Кроули. Он сказал, что ее отец хочет отдать ее на воспитание в монастырь. Месье, как я по ней скучаю до сих пор! Сначала я посещала ее в монастыре, но монахини заявили, что мои визиты очень расстраивают девочку и что месье Кроули потребовал прекратить мои визиты. — Слезы выступили у нее на глазах. Алексу стало жаль эту несчастную женщину.
— Кто был тот доктор, который все для вас устроил, мадам?
— Все это уже в далеком прошлом. Мне пришлось потом найти другого врача.
Больше она ничего не могла ему сообщить. Алекс, чувствуя себя обескураженным, в растерянности проделал весь долгий обратный путь до Беллемонта.
В одно из воскресений после отъезда Алекса, когда мадам Дюкло с Орелией выходили из церкви, к ним подошла расфранченная креолка и представилась:
— Меня зовут Клэр Пуатевэн. Отец Виго намерен зайти к нам в среду на чашку кофе. Там будут члены моей семьи и несколько женщин, моих соседок. Мы были бы счастливы, если бы вы с вашим стражем, — она сделала деликатную паузу, —
— Вы очень добры, — ответила мадам Дюкло, — но мы носим траур, в чем вы сами можете убедиться.
— Вам нечего опасаться, мадам, там не будет никаких развлечений. Просто мне хочется предоставить вам возможность получше познакомиться с отцом Виго, а также с несколькими дамами из его конгрегации, которые вам глубоко соболезнуют.
— В таком случае, — мы будем, — любезно согласилась мадам Дюкло.
— В десять часов, в Розвуде, — сказала мадам Пуатевэн и отошла от них.
Когда они в наемной карете возвращались в пансион, Орелия сказала:
— Интересно, будут ли там мадам Кроули с Нанетт?
— Думаю, ты напрасно тревожишься по этому поводу. Они не придут на встречу с отцом Виго, так как они протестанты.
— Но Нанетт намерена выйти замуж за месье Арчера, а он ведь католик.
— Я здесь ничего не понимаю, — призналась мадам Дюкло.
— В возникшей ситуации возможны какие-либо изменения, поправки. Да, ты права, Отец Виго вполне может оказаться причастным к этому делу.
Среди небольшой группы приглашенных, собравшихся на галерее колониального дома в Розвуде за чашкой кофе в среду, не было ни мадам Кроули, ни Нанетт. Но компанию разделял, кроме отца Виго, еще один мужчина. Это был Чарлз, сын мадам Пуатевэн. Он вместо матери разносил чашки с кофе, а потом, придвинув к Орелии поближе стул, сел рядом.
— Вы почувствовали, как я, не отрываясь, смотрел на вас в церкви? — спросил он с улыбкой. — В воскресенье я пропустил почти всю проповедь, так как глазел на вас.
— Какой стыд! — сурово ответила Орелия, чувствуя, как в горле у нее застрял смешок. Подавив в себе желание рассмеяться, она лишь прошептала: — Мне известно это ощущение, месье. Когда я была в монастыре то в храме, когда проповедь оказывалась очень длинной, я ее почти не слушала, думая о своем.
— Если бы вы не носили траур, я бы настоял, чтобы матушка послала вам приглашение на свой бал, который состоится в следующем месяце. Тот, по которому вы носите траур, ваш близкий родственник?
— Очень, месье. Боюсь, что мне еще рано появляться на балах.
— Позволит ли ваш дракон зайти к вам когда-нибудь?
— Только не сейчас, — мягко ответила она, бросая на него косой взгляд. Ее похожие на миндалины глаза произвели на него ошеломляющее впечатление. Он был очень молод, достаточно смазлив, но не производил особого впечатления в сравнении с теми мужчинами, которых она встретила в своей жизни, — отцом и Мишелем Жардэном. Даже молодой месье Арчер был куда более светским. Сейчас она чувствовала свою женскую зрелость.
Пара бабочек, хлопая крыльями, беспорядочно носилась по галерее, потом, проникнув через ставни дверей, исчезла в комнатах. Морской бриз через чугунную решетку доносил до них тонкие запахи распустившихся цветов. Орелия держала в руке чашку из тонкого французского фарфора, а кофе в ней был горячий и крепкий. Вот перед ней мир ее матери, мир, которого она ее лишила, отказавшись признать факт ее рождения. Впервые в жизни она почувствовала, что находится на принадлежащем ей месте.
Она улыбалась молодому Чарлзу Пуатевэну, с интересом наблюдая, как его нежные гладкие щечки покрывались пунцовыми пятнами. Она пресекла все попытки дам, членов конгрегации, проникнуть в тайну ее генеалогии, давая им понять, что она лишь далекая родственница семьи Кроули, так как все они "не католики".