Пылкая дикарка. Часть вторая
Шрифт:
Сердце Орелии мучительно сжалось. Если бы только Нанетт Кроули откликнулась на предложенную ей дружбу, если бы они могли стать сестрами, настоящими сестрами! Как она нуждалась в своей семье, и эта потребность отзывалась у нее в душе острой болью.
— Через несколько дней я либо приеду снова, либо дам о себе знать, — сказал им Мишель. — После разговора с мадам Кроули. — Он вышел, отказавшись от прохладительных напитков, но перед уходом взял руку Орелии в свою и долго, проникновенно ее сжимал.
— Им следовало бы с распростертыми объятиями принять такую девушку, как вы. Я бы именно так поступил на их месте! — сказал он с
— Он к вам испытывает нежность, — сказала мадам Дюкло, когда они поднимались по лестнице в свои номера.
— Ах, нет! — воскликнула Орелия, но краска, вызванная учащенным биением сердца, не сходила с ее щек.
Алекс всячески избегал комнату для азартных игр на пароходе, который, вспенивая воду, шел вверх по Миссисипи к Дональдонсвилю. Ему не нравилась карточная игра. Он разгуливал, стараясь избегать пассажиров, по палубе, пытаясь оценить всю серьезность последствий той истории, которую ему рассказала мать. Выходит, старая Мими и ее сын Оюма являются кровными родственниками семьи Роже?! Он слышал такие истории и прежде… но чтобы это коснулось и семьи его матери?
Старая Мими была нянькой его матери, а также занималась детской в Беллемонте, когда он со своими сестрами еще были маленькими. Он повсюду следовал за Оюмой, как подросший щенок. Он воспринимал их как нечто само собой разумеющееся, как воспринимал он присутствие рядом с собой других рабов на плантациях.
Но Мими с Оюмой были свободными цветными людьми. Таких, как они, был целый слой в Новом Орлеане, — купцы, ремесленники, рабочие. У них было свое общество, свои богатые и бедные, свои лидеры — в общем общество смешанных кровей.
Он всегда знал о его существовании, но прежде оно не имело для него никакого реального значения. Теперь он увидел их связь с креольским обществом, в котором он вырос. Теперь он воспринимал их как теневое население, состоявшее из непризнанных кузин и кузенов креольских семей, которые составляли свой собственный мир. Он об этом, по сути дела, никогда всерьез не думал, но теперь эта мысль его почти никогда не покидала с того времени, когда мать рассказала ему о своем кузене.
Одна фраза, которую она бросила невзначай, не выходила у него из головы: "Он хотел сделать мне предложение". Она звенела у него в мозгу, словно гонг, разгоняя все его мысли. Он не мог этого забыть.
Он смотрел вниз на лопатки громадного колеса, которое врезалось в серовато-коричневую воду, разбрасывая вокруг грязные брызги и таща за собой шлейф пены. Вода в реке все еще стояла высоко, и время от времени в поле его зрения возникало бревно, уносящееся вниз по течению. На поверхности не было видно ничего, кроме части ее корневища — единственное предупреждение беспечным морякам. Как же рулевому удается избежать такой чудовищной опасности?
Он сам мог родиться в этом ограниченном препонами низшем обществе, представителем которого Черным кодексом запрещалось подавать в суд на белого человека, считать себя равными с белыми, это касалось и брака. Их женщинам насильно заставляли покрывать накидкой волосы, так как жена испанского губернатора испытывала зависть к потрясающей красоте квартеронок и их аккуратным прическам…
Маман любила Жана-Филиппа. Он это чувствовал по ее голосу. Он пытался взять то, что хотел, силой, — значит, и свою
Он запросто мог стать одним из этого "дна", подумал Алекс. Или мог с успехом проходить за белого, не отдавая себе в этом отчета? Наверное, к этому стремилась кузина Анжела, когда приняла незаконнорожденного от своего мужа ребенка и выдала его за своего собственного? Но тогда она еще не знала, что ее муж был еще и отцом Мелодии. Каким же повесой, распутником, был этот человек, передавший свой титул маркиза кузине Анжеле! Что же это была за жизнь, построенная на зыбучем песке!
Он подумал о кузине Анжеле, о ее жизни в монастыре, где ей приходилось выполнять самую разную работу на кухне, в саду, пропалывать огород. Вероятно, было в то время немало пересудов не только о самой трагедии, но и о чернокожей любовнице его двоюродного дедушки. Он горестно размышлял над тем, кто же из поколения его родителей шептался за его спиной, когда он рос в полном неведении.
Он был еще младенцем, когда умерла кузина Анжела, но он постоянно слышал о ней всю свою жизнь. Она воспитывала маман. Все они жили в "Колдовстве", которое когда-то было самым красивым колониальным особняком из всех на ручье Святого Иоанна. Там устраивались ставшие легендой балы, там его отец ухаживал за матерью. И несчастный Жан-Филипп жил тоже там… Там он, пролив свою кровь, и умер. Чему же удивляться, если его мать и слышать не хочет о восстановлении "Колдовства"!
Но ему все же хотелось это сделать.
Мать Нанетт давно присмотрела это место и страстно желала заполучить его, — он знал это. Но как почувствует себя Нанетт, если они будут жить на руинах?
Неожиданно в его мысли прокралась девушка, называвшая себя Орелией Кроули. Он вновь размышлял над ее красотой, ее несгибаемым духом, ее восторженной невинностью, которые заставляли его воспринимать ее требование признать за ней часть наследства Ивана Кроули скорее как проявление жалости к себе из-за несчастной судьбы, а не алчности!
Он вспомнил, как Нанетт бросила: "Эти отвратительные люди!" Вероятно, он подпал под чары этой девушки, так как считал, что Орелия Будэн, или Кроули, если только таким было ее настоящее имя, — была далеко не отвратительна.
Сзади к нему подошел какой-то пассажир, бросивший для начала замечание по поводу собирающихся над головой дождевых облаков, но Алекс проигнорировал его приглашение завязать беседу и ответил весьма неприветливо. Он хотел остаться наедине со своими мыслями, которые сконцентрировались на характере его будущего, ныне покойного, тестя. Он никогда до конца так и не был уверен в одобрении со стороны Ивана его как будущего мужа Нанетт, хотя в этом вопросе он пользовался полной поддержкой мадам Кроули.
Он знал о позорном изгнании Мишеля Жардэна из числа обожателей Нанетт. Но если Орелия была тоже дочерью Ивана, а он постепенно начинал в это верить, то он с таким же успехом мог противодействовать и ее браку.
Такое оттягивание поисков жениха для незаконнорожденной дочери, о которой он так и не позаботился, казалось ему странным, если только Иван не любил слишком сильно своих дочерей.
На палубу упало несколько дождевых капель. Алекс, тряхнув головой, словно пытаясь отделаться от вереницы беспокойных мыслей, вернулся в салон, где уже собирались остальные пассажиры.