Пыльные окна
Шрифт:
Но мне не хотелось оборачиваться из-за другого звука, примешанного к цоканью лошадиных копыт. Этот звук заставил меня замереть на месте, затаив дыхание.
Это был мерзкий скрип несмазанных тележных колес.
Я не стал оборачиваться.
Лошадь всхрапнула, недовольно фыркнула. Вновь зацокала копытами, приближаясь.
Я покачнулся, сделал шаг вперед.
Мимо меня, обдав неприятным гнилостным запахом, двигался запряженный лошадью воз.
Телега, с верхом накрытая каким-то
Я замер, провожая уходящую вниз по дороге телегу. Возницы не было. Лошадь с закрытыми шорами глазами шла самостоятельно.
А из-под тряпья, укрывающего телегу, покачиваясь в такт движению, свешивалась голая человеческая рука.
Я снова покачнулся, борясь с приступом дурноты.
Меня скрутило.
Упершись ладонями в колени, я пытался отдышаться.
Вытер рот тыльной стороной ладони, выпрямился, поправил выбившийся из-под воротника шарф.
Ни лошади, ни повозки на дороге не было.
— Что за… — я постоял некоторое время, задумчиво покусывая губу.
Снова двинулся в сторону города.
Навстречу мне, громыхая и ревя, неслась ржавая голубая «копейка».
Это была первая на моей памяти машина, ехавшая из города. Все ее заднее сиденье было забито арбузами. Кажется, арбузы были даже в приоткрытом багажнике, примотанном проволокой.
Сидящий за рулем южанин покосился на меня из открытого окна, как-то странно сверкнув глазами. Он поддал газу, «копейка» взревела еще громче и вскоре скрылась за пригорком.
Больше до самого города мне не встретилась ни одной машины и ни одного пешехода.
4. Аборигены
Пряча руки в карманах, а нос в шарфе, я бесцельно бродил по улицам.
Вчерашнее утреннее озарение, которое так подстегнуло, так обрадовало меня, судя по всему, было единичным случаем.
Я ничего не чувствовал. На след Максима выйти не удавалось. Поверхность елочного шара отсвечивала ровным алым светом, но в ней ничего не отражалось.
Я вытащил из заднего кармана сложенный вдове проспект, сверился со скверной картой. Если верить ей, и если моим разумом не овладел окончательно топографический кретинизм, я стоял на пересечении улиц Колхозной и Ленина.
Я нарочно исключил из своего маршрута пятиэтажку, у которой вчера меня поджидал местный заправила. Впечатления от бара «Причуда» тоже были свежи. Пока возвращаться туда не хотелось.
Мне взбрело в голову поискать следы Максима в других местах. Побродить по городу, произвести, так сказать, рекогносцировку. Испытать себя. Если я конечно на что-то еще способен.
Город пребывал все в том же сонном оцепенении.
Звуки плавали где-то на перефирии слуха, а перед глазами была пустота.
Слепо
И совсем нет людей.
Мне даже захотелось встретить кого-нибудь, завязать беседу, спросить который час, или как пройти до библиотеки. Есть тут, интересно, библиотека?
Хотелось почувствовать, что я в этом городе не единственный человек.
И в самом начале улицы Ленина мои надежды оправдались.
Человек стоял по другую сторону улицы.
На нем была белая курточка с короткими рукавами, из-под нее выглядывала тельняшка. На голове у него был черный берет, а на шее криво повязанный черный платок.
Это был мим.
Мим с лицом, густо замазанным белой пудрой, с подведенным черным глазами и губами, и кокетливой нарисованной слезой, стекающей по щеке.
Едва я замер на месте, поняв, кто передо мной, мим решил подтвердить мое предположение действием.
Мим начал двигать ладонями так, будто мыл невидимое стекло. Он тщательно водил по воздуху облаченными в поношенные белые перчатки руками.
Он мельком поглядел на меня, будто бы с неудовольствием, что я стою тут, и пялюсь на него, когда он занят делом.
Мим, моющий невидимое окно посреди забытого богом российского городишки.
— Эй, приятель, — сказал я громко.
Побрел через улицу, к нему.
Мим прервал сосредоточенную работу, поглядел на меня искоса. И вдруг подорвался с места, побежал в подворотню.
Не раздумывая, я кинулся следом.
— Погоди! — заорал я на бегу, не вполне представляя, зачем преследую его, и что хочу у него выведать.
Мим скрылся за углом длинного железного забора, изъеденного ржавчиной.
Спустя мгновение, я обогнул его, притормозил. Тяжело дыша, я в бессильной ярости взмахнул руками и выругался.
Я стоял в узком проулке между забором и кирпичной стеной с тремя русскими буквами, густо нарисованными черной краской.
Проулок заканчивался тупиком. Горы песка и какие-то доски были свалены там в несколько слоев, а сверху еще прижатые кирпичами листы грязного полиэтилена. И баррикада эта была выше человеческого роста.
Я представил, как мим, в своем гриме и матросской курточке, ловкий как обезьяна, карабкается по доскам и мокрым полиэтиленовым пленкам.
Я плюнул и вернулся на улицу.
Меня ждал новый сюрприз.
На противоположной стороне улицы, на том месте, с которого я только что сошел, была девушка. Стройная молодая девушка с вьющимися по ветру светлыми волосами. На ней было серебристое платье. Ветер игриво подхватывал подол, обнажая колени. И девушка, смущаясь, торопливо прижимала его ладонями.