Пыльные окна
Шрифт:
Да ладно, это уже не смешно.
Призрак Мерлин Монро в российской провинции? Что дальше? Летающая тарелка и снежный человек? Или, может, тут сейчас из асфальта статуя Свободы вырастет?
Я прислонился спиной к стене, закрывая девушку растопыренной пятерней.
Не бывает, не верю.
Я не верю во все это.
Это просто сон, сейчас я ущипну себя и проснусь. Сильно-сильно зажмурюсь и вынырну из этого затягивающего абсурда обратно. Назад, в реальность.
Я и ущипнул себя, и зажмурился. Но ничего не
Только блондинка, завидев мои маневры, беззвучно рассмеялась и стала подмигивать мне. Помахала ручкой. Ветер воспользовался ситуацией, вновь шаловливо подхватил подол ее платья.
Чуть выше ее головы на стене дома висел указатель:
«ул. Ленина д. 13».
Почему-то в памяти сразу же всплыл текст одной старой песенки.
— Просто я живу на улице Ленина, — напел я, глядя на блондинку. — И меня вырубает время от времени.
Блондинка состроила обиженную гримаску, оторвав руки от подола, показала мне средний палец. И цокая каблучками, скрылась за углом.
Я не стал ее преследовать.
Не успел я продолжить разведку, как заморосил дождь.
Недостаточно сильный, для того, чтобы промокнуть насквозь, но достаточно холодный и неприятный, чтобы заставить меня срочно искать укрытие.
Такое укрытие нашлось за очередным поворотом улицы.
Это было летнее кафе, которой продолжало работать, несмотря на сезон. Нечто вроде длинного раскладного шатра из зеленой клеенки. Внутри помещалось несколько пластиковых столиков, а в дальнем конце к шатру примыкал фургончик с витриной, заставленной бутылками.
Я вошел внутрь.
За одним из столиков сидели двое потрепанных жизнью мужиков в телогрейках. Они пили пиво и уныло глядели на дождь, моросящий в проеме клеенчатой ткани.
За витриной фургончика сидела полная женщина в куртке. Из под вязаной шапки выбивались кудрявые волосы, крашеные в сиреневый цвет.
Ее лицо печальной луной проглядывало между двумя батареями бутылок. С одной стороны были пивные, с другой — бутылки с газировкой.
Стряхивая с рукавов куртки редкие дождевые капли, я подошел к фургончику. Порывшись в карманах, вытащил несколько десяток, протянул в окошко. Принял из полных красноватых рук бутылку «Амстердама» и пластиковый стаканчик.
— Эй, парень.
Я обернулся.
Один из мужиков, толстощекий крепыш в надвинутой кепке блином, призывно махал мне квадратной ладонью.
— Давай к нам.
Я кивнул и подошел к их столику. После пустых улиц, на которых если и встретишь прохожих, то каких-то очень уж странных, вид этих до невозможности реальных, слепленных из плоти и крови, сильно проспиртованных мужиков, очень сильно обрадовал меня. Честное слово, я чуть не прослезился.
— Давай, садись, — пропыхтел мужик, задом сдвигая вбок свое кресло.
У его собеседника было вытянутое красное лицо, глаза чуть навыкате,
Оба они баюкали в руках высокие пластиковые стаканы с пивом.
— Ты подумай, какая погода, — сказал усатый и допил содержимое своего стакана. — Надо бы еще.
Тот, что был в кепке, согласно кивнул и вытащил из-за пазухи шкалик. Плеснул в стакан усатому. Тот взял со стола пивную бутылку и долил.
— Давай? — предложил мне щекастый.
Я протянул ему стакан.
Отравиться «ершом» в летнем кафе, по крыше которого барабанит холодный октябрьский дождь. Достойный финал.
— Ну, ты понял, за природу! — сказал усатый.
Мы чокнулись и выпили.
Наверное, никаких слов не хватило бы, чтобы описать вкус того, что было у меня в стакане. Я зажмурился и выдохнул.
— Во, нормально пошло, — сообщил щекастый, опуская пустой стакан на стол.
— Ты подумай, довели страну, — сказал мне усатый.
Я оторвал взгляд от стола, вопросительно уставился на него.
Щекастый икнул.
— Я так считаю, что это Горбачев виноват, — сказал он мне доверительно.
Усатый цыкнул зубом, уставился на дождь.
— А вот еще такие ходят, — сказал Усатый. — Лицо белое, и такое, значит, платье красное у ней. Недовольная она, значит. Ты подумай, а.
Мы помолчали.
— Главное порядок был, вот что, — щекастый сдвинул кепку на лоб, шумно почесал в бритом затылке. — Сорос-шморос. Это все хрень, я считаю.
— Да, — сказал я.
— Вот и правильно, — щекастый потащил из-за пазухи шкалик. — Ты главное, знаешь что, ты в голову не бери.
Мы снова чокнулись. Я опрокинул содержимое стаканчика в себя и вздрогнул, скрипнув креслом. Щекастый довольно крякнул.
— Или так, — сказал усатый, поднимая палец. — Идут, значит, как ничего не видят. Из стороны в сторону качаются. И много их там, прямо толпа. И как слепые они. Ну, ты подумай!
— Заводы стоят, — перебил его щекастый. — Запад тут не причем.
— Или эти, на велосипедах, — сурово выкатил глаза усатый.
— По рупь с полтиной, понял? — рыкнул на него щекастый. — Какие еще, сука, масоны.
Снова над столиком повисла тишина.
— Нет, — сказал усатый твердо. — Заведующий мужик нормальный.
— Курорты какие, а? — согласно кивнул его товарищ. — Или икра, например.
Усатый выкатил на меня глаза:
— Надо, как в Китае, — сказал он, поигрывая усами. — Ты подумай…
— От жеж мать его, — мечтательно протянул щекастый. — такой вертлявый. По описи не проходит, а он хоть бы хны.
Я посмотрел на вход в кафе. В проеме висела серая рябь дождя, и вместе с тихим шелестом капель эта картина производила странное впечатление. Мне показалось, что вместо входа передо мной шипящий экран ненастроенного телевизора. В этот момент я понял, почему так уныло смотрят в него эти двое.