Шрифт:
Книппердоллинг в ярости:
— Круглые идиоты! Разбогатевшие хамы! Я помню все эти красивые речи против епископа, против папистов, всех, кто трепался о муниципальных свободах, об обновленной вере… Попробовали бы они сказать мне в лицо, что собираются продаться епископу за горсть монет! Мы изгоняли епископа все вместе! Хочу сказать тебе, Герт, вплоть до вчерашнего дня никто и подумать не мог, что они сами передадут город в руки наемников. Пусть эта свинья Юдефельдт прямо скажет мне, что ему пообещал фон Вальдек! Предоставь мне эскорт,
Редекер качает головой:
— Ты сошел с ума. Их слова ничего не стоят, они думают только о собственных кошельках, это ты будешь идиотом, если потратишь время на болтовню с ними.
Вмешивается Ротманн:
— Возможно, и стоит попытаться. Но не надо идти на бессмысленный риск. Возможно, они не так сплоченны, как кажется. Возможно, они чертовски напуганы…
Посылаем два отряда. Один направляется к Фрауэнтору на юг, потом поднимается на крепостную стену — десять призраков сливаются в одно целое. Редекер — в противоположном направлении, к Юдефельдертору.
Никаких личных инициатив или бессмысленных атак — пока не стоит… Наблюдать за воротами, попавшими им в руки, контролировать любые передвижения: в город и из него. Попытаться, исходя из их действий, определить будущее. Перед обоими отрядами поставлена задача — произвести разведку и оставить наблюдательные посты на дороге к Убервассеру: чтобы мимо них и муха не пролетела и чтобы они могли в любой момент отправить курьера с новостями.
Вместе со мной эскортировать главу гильдии ткачей отправляется человек двадцать, почти все — мальчишки лет шестнадцати—семнадцати, но храбрости им не занимать, и глаз у них острый.
— Ты боишься? — интересуюсь у обладателя едва прорезающихся усов.
Он с трудом выдавливает из себя слова хриплым после пробуждения голосом:
— Нет, капитан.
— Каким ремеслом занимаешься?
— Я помощник лавочника, капитан.
— Отставить капитана, как тебя зовут?
— Карл.
— Карл, ты быстро бегаешь?
— Резвее зайца.
— Прекрасно. Если на нас нападут, меня ранят и ты увидишь, что дело плохо, не теряй время, пытаясь вытащить меня, а беги быстрее ветра поднимать тревогу. Все понял?
— Да.
Книппердоллинг, взяв с собой троих из своих людей, выдвигается вперед с белым флагом, символом перемирия. Мы следуем за ним в нескольких десятках шагов позади.
Глава ткачей уже у монастыря — он просит выслать парламентариев для переговоров. Мы останавливаемся, немного не доходя до церкви Святого Николая: пули в стволах, пращи готовы выпустить камни. Из Убервассера — никакого ответа. Книппердоллинг подходит ближе.
— Ну, Юдефельдт, давай выходи! Бургомистр недоделанный, вот как ты собираешься защищать город?! Похищаешь советника, чтобы открыть ворота фон Вальдеку? Город хочет знать, почему ты решил обречь всех нас на смерть. Выйди и объяснись по-человечески!
Кто-то подает голос из окна:
— За каким хреном вы приперлись,
Книппердоллинг трясется, потеряв терпение:
— Сукин сын! Это твоя мать была шлюхой!
Он подходит еще ближе. Слишком близко…
— Ты объединился с папистами, Юдефельдт, с епископом! Что за мерзость втемяшилась тебе в голову?!
Вернись, идиот, ну же, не подходи так близко.
Ворота распахиваются, оттуда выскакивают с десяток вооруженных людей и наваливаются на него.
— Вперед!
Мы бросаемся в атаку, Книппердоллинг, страшно ругаясь, отбивается, его держат четверо. Они отступают, а мы обстреливаем их из пращей и арбалетов. Раздаются первые выстрелы аркебуз, у нас несколько раненых — стреляют из башни. Ворота вновь захлопываются, а мы остаемся без прикрытия и, нарушив боевое построение, в беспорядке разбросанные по площади, ведем ответный огонь под несмолкающие крики Книппердоллинга и грохот выстрелов аркебуз. Нас жестоко обманули. Ничего не поделаешь, надо отступать, подобрав раненых.
Я отдаю приказ:
— Отходим! Отходим!
Сквернословие и богохульства немного скрашивают нам дорогу к рыночной площади.
Нас жестоко обманули, мы по уши в дерьме. Перелезаем через наши баррикады и располагаемся на ступенях Святого Ламберта, взбудораженные, орущие, ругающиеся — все собираются вокруг нас толпой. Мы кладем раненых на землю, доверив их женщинам, известие о захвате Книппердоллинга распространяется немедленно… Вместе с озлобленным ревом.
Ротманн подавлен, Гресбек, напротив, сохраняет спокойствие, он приказывает удерживать позиции — важно не дать распространиться панике.
Я разъярен — чувствую, как бурлит кровь, как пульсируют вены в висках. Мы тонем в дерьме и не знаем, что делать.
Гресбек трясет меня за плечи:
— Редекер вернулся.
Он тоже вымотан до смерти: лицо мрачнее тучи.
— Они в городе. Их не больше двадцати… несутся бешеным галопом… рыцари фон Вальдека.
— Ты уверен?
— Я видел доспехи, их поганые гербы. Бьюсь об заклад, и эта свинья фон Бурен с ними.
Ротманн причитает, обхватив голову:
— Это конец.
Всеобщее молчание.
Киббенброк пытается поднять наш дух:
— Давайте сохранять спокойствие. Пока главные силы войска епископа не вошли в город, они не посмеют нас тронуть. Нас больше, и они понимают, что нам нечего терять. Но мы должны что-то делать.
Ткач прав, надо думать. Думать.
Время идет. Мы усиливаем охрану баррикад. Нашу единственную пушку ставим в центре, чтобы остановить наступление, если один из оборонительных рубежей будет прорван.
Нельзя давать людям времени терять мужество. Новые отряды и поиск оружия — удается перехватить еще несколько аркебуз. Сообщают, что католики вывесили на дверях домов гирлянды, чтобы их пощадили банды фон Вальдека. Новые отряды, чтобы срывать их.