Шрифт:
Я проталкиваюсь в направлении дверей, готовый к любому сценарию.
Слабый луч блеклого, словно смертельно больного солнца освещает его решительное выступление.
Мюнстерский пророк проходит через Людгеритор [41] в сопровождении дюжины человек, оставляя город у себя за спиной. Больше никому не разрешено следовать за ним: у каждого своя роль в Плане.
Мы теснимся на крепостной стене.
На небольшом расстоянии прекрасно виден лагерь епископа-курфюрста, затянутый лишь легкой дымкой испарений,
41
Людгеритор — название одних из ворот Мюнстера.
Мы видим, как они приближаются к земляному валу, насыпанному наемниками епископа. Суматоха в рядах противников, они прицеливаются из аркебуз.
Матис жестом велит своим людям остановиться.
Дальше Матис идет один.
Матис не вооружен.
Всеобщее замешательство. Что он собирается делать?
Все затаили дыхание.
Матис поднимает руки к небу… Очень высоко… Его черные волосы намокли и свалялись под дождем…
Он за пределами огня, но достаточно одной короткой перебежки, нескольких десятков шагов.
Все замолчали, словно ветер может донести нам его слова.
Тысячи взглядов сосредоточились в одной точке. Последнее мгновение.
План.
Он по-прежнему идет вперед. Взбирается на первую стену укрепления.
Боже мой, он действительно собирается это сделать!
Только до Пасхи!
Пророк до мозга костей! И на определенный срок!
Кажется, даже что-то слышно, возможно, эхо какого-то слова, произнесенного громче остальных.
Неожиданное движение — прыжок за спиной пророка. Кто-то поднимается на вал, блеск меча. Оба падают вниз.
Отряд рыцарей выезжает из лагеря и бросается на дорогу, чтобы помешать отступлению Матиса. Люди и лошади смешались в одну кучу.
У всех в глазах застыл ужас, словно сухие листья во льду.
Ни единого крика, ни единого вздоха.
Ликующий вопль наемников епископа.
На моем плече лежит чья-то рука.
— Идем, Герт. — Это Гресбек, лицо у него мрачное, как ночь. — Что, черт возьми, происходит?
— Он действительно сделал это…
Жители Мюнстера так и остались на стене, они ждут: что-то еще вот-вот произойдет, труп восстанет и разверзнет небеса словом гнева.
— Что мы будем делать, Герт?!
Он с силой трясет меня. Я пытаюсь избавиться от чрезмерного напряжения, глупо улыбаясь:
— Этот сукин сын умудрился расстроить все наши планы…
— Главное, мы от него избавились. Но что теперь?
Пока мы бродим в поисках бургомистра, повсюду проталкиваемся сквозь толпу, затопившую главные улицы. Опустошенные, инертные призраки и сомнамбулы, у которых не осталось сил даже бояться. Они сорвали Апокалипсис, пророка больше нет. От Бога — ни единого знамения. Но это действительно Последняя Пасха с незарытыми могилами и душами покойников, бродящих в ожидании последнего суда. Кто-то видел, как ангелы унесли пророка в небо, кто-то другой — как демон уволок его в ад. Люди толпятся на улицах, на рыночной площади. У них пропало желание молиться: они уже не знают, за кого или за что стоит это делать. Постепенно повсюду образуются
Мы находим второго бургомистра, сидящего на ступенях Святого Ламберта с поникшей головой.
— Где Книппердоллинг?
Смущенно:
— Он был со мной на крепостной стене, но потом я его не видел.
— Ты уверен, что в церкви его нет?
Он качает головой:
— Здесь он не проходил.
Мы спешим к соборной площади. Мне не надо даже смотреть на Гресбека: у нас одинаково отвратительные предчувствия.
Худшие из них подтвердились незадолго до наступления темноты.
Тело Яна Харлемского было катапультировано через стену в корзине. Разрезанное на куски.
Книппердоллинг словно сошел с ума. Носясь по оцепеневшему городу, он во все горло выкрикивает имя Яна Бокельсона, нового Давида.
На помосте позади собора вырисовывается незабываемый, очень четкий профиль Лейденского Сумасшедшего.
Сцена первая: сон царя Давида (КНИППЕРДОЛЛИНГ в роли МАТИСА, БОКЕЛЬСОН в роли самого себя).
МАТИС. Да, да. Ты ублюдок, Иоанн Лейденский. Сукин сын. Ублюдок и сукин сын, который станет моим преемником, возглавив воинство Господне.
БОКЕЛЬСОН. Нет, нет и нет! Я скользкий и гадкий червяк, я не достоин, не достоин!
МАТИС. Ян, мой тезка и апостол, ты знаешь, как я люблю тебя. Но моя любовь — лишь отражение высшей любви, любви Бога Отца к тебе. Ты червь, и никто другой. А я вытащил тебя из грязи борделей, чтобы заставить бороться за Мюнстер. Червь. Царственный червь, который примет на себя миссию взять мой меч и учредить Царство Святых. Через восемь дней пророк должен занять свое место рядом с Господом. А Господь выбрал тебя, чтобы ты стал вождем, который поведет нас к Новому Сиону.
БОКЕЛЬСОН (сдерживая слезы и не видя ничего вокруг себя, или, возможно, видя все слишком отчетливо. Гораздо более отчетливо, чем я и Гресбек). Выйди вперед, Берндт.
Интермедия (Книппердоллинг в собственном костюме неуклюже выходит вперед с мечом Правосудия в руках).
КНИППЕРДОЛЛИНГ: Это правда. Восемь дней назад Иоанн Лейденский сказал мне, что во сне к нему явился Матис и заручился его согласием довести План до логического конца.
Сцена вторая: выполнение Плана (Бокельсон в роли Бога и Давида, Книппердоллинг в роли самого себя).
БОГ. Женщины и мужчины Мюнстера, смотрите на этого жалкого человечка. Смотрите на Давида. Женщины и мужчины Нового Иерусалима: Царствие Небесное ваше! С Божьей помощью я победил! Вы получите все, что вам было обещано! Вы хозяева Царства. Бегите на стены и смейтесь в лицо врагам, выплесните свою радость в их звериные рыла! Они не в силах ничего изменить — Матис показал это! Он хотел сказать вам, что безбожники-жополизы могут даже разрезать его на куски, размером с козюльку из носа, но не помешают исполнению Плана его! А мой план в том, чтобы победить! Победить! Пращу! Пращу Давиду!