Шрифт:
Гоц фон Полниц не отрывает взгляд от моего лица, чтобы удостовериться, что я не пропускаю ни слова из его истории.
— В 1528 году Хохштеттер еще был королем Антверпена, но у него возникли проблемы. Он был стар, почти ослеп, и многие за пределами этого города надеялись занять его место. В 1528-м Лазарь Тухер, купец родом из Нюрнберга, управлял скромным обменом товарами между Лионом и Антверпеном. Тухер был и состоятельным и способным, но не пользовался особой любовью Хохштеттера: а значит, понимал, что его делу не суждено развиться как следует. С весны того года именно из Лиона начали раздаваться голоса относительно реальной наличности, находящейся в распоряжении Хохштеттера. Старик оказался
Гоц переводит дыхание, предоставляя мне возможность представить эту сцену, а потом продолжает.
— Банкротство стало неизбежным. В сейфах Хохштеттера не оказалось достаточно денег, чтобы удовлетворить все требования кредиторов. Тщетно он пытался выкрутиться, прося о помощи даже у злейших конкурентов, но его судьба уже была решена. В 1529-м его молодой обидчик Антон Фуггер, племянник патриарха Якоба Богатого, [42] торжественно въехал в город, выступив гарантом для всех рядовых вкладчиков и в одночасье став хозяином облигаций, складов и трюмов и прочих предприятий Хохштеттера. Обвиненный в обмане вкладчиков, старик кончил свои дни на галерах.
42
Имеется в виду Якоб Фуггер из Аугсбурга, финансист и предприниматель, основатель династии банкиров.
— Но на деле молодой Фуггер триумфально завершил операцию, начатую им больше года назад, когда он искусственно вызвал недоверие к Хохштеттеру благодаря ловкости самого амбициозного его агента — Лазаря Тухера. Так Антверпен короновал нового короля.
Вопрос вырывается из меня сам по себе:
— А что в конечном итоге стало с Тухером?
Он тщательно взвешивает каждое слово:
— Это не важно, его больше нет в городе. Эта история должна заставить тебя понять основной закон финансирования: тот, кто хочет, чтобы в его банк делали вклады, должен пользоваться доверием.
Еще одна пауза. Элои рядом со мной внимательно слушает — он совершенно неподвижен.
Гоц вытаскивает из куртки листок бумаги, не слишком большой, и кладет его на стол.
— Ты не поверишь, но большинство сделок здесь заключается через векселя. Вот такие клочки бумаги.
Я верчу листок в руках: обычное письмо, написанное каллиграфическим почерком, с двумя печатями и подписью внизу.
— Антон Фуггер или кто-то от его имени собственной печатью гарантирует наличие твоего депозита в его сейфах. Иметь на руках такой клочок бумаги — то же самое, что иметь на руках деньги, которым действительно безопаснее лежать в сейфах Фуггера. Ты можешь отправиться в плавание, можешь путешествовать, избегая неудобств и риска, которым ты бы подвергался, взяв их с собой. Но вся штука в том, что, в соответствии с основными законами кредитования, тебе даже не нужно делать этого.
Гоц прерывается при виде моих недоуменно нахмуренных бровей, складывает руки, подыскивает нужные слова и продолжает:
— Я торговец специями, ты хочешь купить мой товар, и у тебя с собой вексель, гарантирующий твой кредит у Фуггеров на две тысячи флоринов. Ты можешь заплатить мне непосредственно вот этим. — Он указывает на расписку, которую держит
Я переворачиваю карточку и вижу на обратной стороне пять или шесть строчек с разными подписями в конце. Шесть раз эта бумажка, которую я держу в руках, заменяла металлическую монету, а деньги так и не покидали банковских сейфов.
— Пока все понятно?
— Я не могу понять только одного: какой интерес во всем этом имеют сами банкиры?
Гоц кивает:
— Пока вексель переходит из рук в руки, реальные деньги находятся в их распоряжении. Вспомни старика Хохштеттера: он брал у людей сбережения и вкладывал их в выгодные предприятия. Именно этим и занимаются банки. Твои две тысячи флоринов вместе с деньгами других инвесторов идут на оплату оснащения торгового флота, набора армии, содержания княжеских дворов и многое другое, чтобы вернуться в сейфы Фуггера в двойном размере. У Фуггера есть деньги в банке, Фуггер дает их в долг князьям и торговцам, Фуггер кладет их обратно в сейфы вместе с процентами. — Он дает мне время на обдумывание. — Деньги делают деньги.
Молчание свидетельствует: он уже сказал мне все, что хотел. Элои больше не курит, его руки сложены, вид задумчивый. Гоц по-прежнему обращается ко мне:
— Теперь ты можешь понять, почему Фуггер охотно увеличит твою горсть монет, если ты решишь оставить свой вклад надолго.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что он выплатит проценты и тебе, восприняв это как должное, так как, поместив определенную сумму к нему в сейф, ты дал ему возможность распоряжаться деньгами, увеличив объем его инвестиций.
Я пытаюсь добраться до сути:
— Ты говоришь, что, если я помещу свои две тысячи флоринов в банк и оставлю их там, через год они превратятся в две тысячи сто?
Гоц впервые позволяет себе улыбнуться:
— Вот именно. Поэтому кредиторы и не спешат забирать свои вклады слишком быстро, не подвергая Фуггера угрозе, что все денежки утекут из его сейфов. — Он вновь показывает на вексель. — Вот так простой клочок бумаги позволяет вложенным в банк суммам увеличиваться, потому что, если их не забрать оттуда, они будут расти как на дрожжах, творить чудеса в руках Фуггера.
В голове путаница: по словам Гоца, механизм достаточно прост, но я не могу отделаться от ощущения, что безнадежно упускаю что-то очень важное.
— Гм, посмотрим, насколько я понял. Вексель стоит две тысячи флоринов. Я могу сразу же обменять его на деньги или оставить его там и подождать, пока они вырастут — на них набегут проценты. — Гоц сопровождает мои доводы энергичными кивками. — Что ж, мне кажется, выбор зависит лишь от того, насколько жесткая необходимость в деньгах существует у меня в данный момент.
— Замечательно.
— Дьявольский механизм.
Элои громко смеется, наконец и он решает вставить свое слово:
— Давай не будем вмешивать сюда еще и дьявола. Все и без того достаточно сложно.
Гоц вновь завладевает моим вниманием:
— Весь механизм полностью основан лишь на доверии к подписи Антона Фуггера. Именно его слово управляет этим обменом.
— Да, это вполне понятно.
— Хорошо. — Впервые он ищет поддержку во взгляде Элои. Едва заметный кивок друга, и изрытое оспой лицо Гоца вновь обращается ко мне: — Тогда перейдем к сути дела. Как ты отреагируешь, если я скажу тебе, что вексель, который ты держишь в руках, фальшивый?