Рабыни рампы
Шрифт:
Карен пожала плечами.
– Забавно взглянуть на родителей подруги. На кого из них она похожа?
– Ты считаешь это забавой?
– Рина о чем-то задумалась.
– Мне кажется, Лейк больше похожа на мать, чем на отца. Но он тоже красив, у него каштановые волнистые волосы и глубоко посаженные карие глаза.
Карен бросила на нее легкий, удивленный взгляд. В школе ее учили определять генетические черты с помощью таблицы Манделя.
– Рина, разве нормально, что у двух родителей с карими глазами рождается ребенок с голубыми?
– Конечно, нет, - рассмеялась она.
– Ну, а что ты скажешь о таблице
– Она не годится даже для хомячков. Нет, она на самом деле дочь старика Карла. Но они оба чокнутые, и он и она.
Мэтт вернулся поздно. Дома никого не было, но телевизор был включен, и во всех окнах горел свет. Так как не было ни Карен, ни корзины для белья, Мэтт пришел к блестящему выводу, что и та и другая в данный момент находятся в прачечной в подвале, где он и обнаружил Карен, которая перекладывала белье из сушилки в корзину.
– Бедняжка, - мягко сказала Карен.
– Ты выглядишь так, словно тебя только что вытащили из-под пресса.
– Ну-ка, давай помогу.
Он взял у нее из рук кучу полотенец. С недовольной гримасой бросил взгляд на часы.
– Боже, неужели уже одиннадцать?
– Конечно. Ну, все прошло хорошо?
– она, открыв сушилку под номером три, извлекла оттуда белье.
– В конечном итоге, - взяв простыню за два уголка, он сделал несколько шагов назад.
– Ну, а ты как провела день?
– Знаешь, мать Лейк мне показалась с большими странностями.
– Ну, а кроме этого?
– Бегала в поисках работы. Встретила похотливого агента, драматурга, специалиста по порнографии, ни то ни другое не по мне.
Сложив концы простыни, они с Мэттом пошли навстречу. Соединив концы, Карен, слегка наклонившись, сложила простыню надвое.
– Мэтт, о чем ты думаешь?
Он нашел полотенце для рук и начал долго-долго его складывать.
– Ты помнишь о тех маленьких рассказах, которые ты пишешь?
– небрежно спросил он.
– Конечно, Мэтт. Но если ты проведешь здесь всю ночь, складывая крохотное полотенце, то мне такой помощи не нужно, - выхватив у него из рук полотенце, она швырнула его в корзину.
– Я тут показал твои рассказики кое-кому на работе…
– Неужели? Да как ты смел! Эти рассказы я пишу только для себя. Это вторжение в частную жизнь. В них же полно глупостей - о моем детстве, о наших взаимоотношениях с тобой, с Лейк, - она замолчала.
– Ну… и что они сказали? Нет, нет, не говори!
– быстро спохватилась она.
– Если кто-то сказал о них что-то чудовищное, то я не желаю слышать этого. Но если отзывы благоприятные и добрые, то тогда я это переживу.
– Всем понравились твои рассказы!
– он бросился к ней всем своим длинным телом так стремительно, что чуть не перевернул стоявшую рядом корзину.
– Я разговаривал кое с кем… Ну, в общем, они хотят попробовать тебя в качестве сценариста для "Шарманки". Конечно, никаких обнадеживающих обещаний, но я уверен, когда они увидят твою работу…
Она со звоном захлопнула дверцу сушилки.
– Я не желаю писать для "Шарманки". Я вообще не хочу писать. Я хочу играть на сцене. Ты хочешь задвинуть меня в этот писательский бизнес, в котором я ни черта не смыслю, и таким образом от меня отделаться. Никогда не знала, что ты до такой степени против моей театральной карьеры.
– Твоя театральная карьера, - он открыл дверцу и
Она расплакалась. Если у Карен и было дарование, то оно заключалось в том, что она никогда не выглядела безобразной, когда плакала, в отличие от многих девушек. Нос у нее не краснел и из него не текло. Она плакала так, как Мэри Пикфорд на заре своей карьеры в немых фильмах. Очень тихо. После двух лет супружеской жизни это был ее лучший кадр, который вызывал только симпатию.
– Ну что же мне еще делать? Все прочие девушки занимаются точно тем же - обходят работодателей, отвергают их приставания. Почему же я не могу это делать, как и они? У меня такое чувство, что я хочу перебраться через реку, а мост смыло быстрым течением. Ну что мне делать?
– Построить мост, дорогая. Становись сама мостом. К тому же куда больше славы в том, чтобы быть ведущим борьбу за существование писателем, чем актером.
– Не знаю, смогу ли я.
– Ну, - пожал плечами Мэтт, - откуда ты знаешь, что не сможешь?
– И этого я не знаю.
– Ну вот видишь?
– улыбнулся он.
– Фифти-фифти.
Она поцеловала его.
– Я люблю тебя.
– Конечно, любишь. Ты пользуешься моими связями.
– Вовсе нет. Это твоя мужская сила сводит меня с ума… - она опрокинула на него корзину с грязным бельем.
– Отправляйся-ка наверх и задай-ка мне перцу, чтобы дух вон!
В пустой комнате продолжал работать телевизор. Словно призрак, возникший в этой маленькой гостиной, среди бумаг Карен и аккуратно сложенных листков с краткими биографическими данными, картотеками Мэтта и старыми номерами "Варьете", заглядывая в посудины и горшочки, на экране промелькнула фигура Лейк.
– Волшебные духи, - торопливо прошептала она, прижимая маленький флакончик к своей резной, как у скульптуры, щеке, - потому что они хороши как во время любви, так и войны.
Несколько недель спустя Карен села за стол, чтобы написать письмо.
6.2.74.
Дорогая Рина!
Надеюсь, ты ничего не имеешь против моего письма. Надеюсь, если я его направлю тебе через твою мать у Истмэнов, ты его получишь.
Интересно, как идет твоя учеба? Ты на самом деле вызвала у меня интерес к изучению психики человека, ведь эта наука объясняет многие поступки людей и т.д. Не можешь ли ты порекомендовать кое-какие книги по этому предмету для простого читателя? Не слишком громко смейся надо мной, но, судя по всему, мне придется по договору писать сценарий для детской передачи "Шарманка". Любая книжка по детской психологии мне бы пригодилась. Я закругляюсь, так как, наверное, тебе недосуг. Благодарю за внимание и надеюсь, что ты мне ответишь.
Карен Блум.
608 78 Восточная улица,
Нью- Йорк, 10028
P.S. Как дела у твоей матери с зубами?