Рад, почти счастлив…
Шрифт:
Полететь к ней завтра же и остаться, – думал он, улёгшись с погасшим телефоном в руке. – Полететь и остаться. Вон Костя из безнадёжного положения – свято верит в победу. А тут всего-то – взять «Чемоданова», полететь и остаться!
Так искушал он себя до полуночи, а затем, безо всякого порядка в мыслях, от одной только грусти, взял да и позвонил Андрею.
«Я готов посмотреть твою приморскую развалюху, – сказал он. – Когда приезжать?»Вечером накануне отлёта они с мамой спорили о неизменности и переменчивости. Ольга Николаевна утверждала, что Андрей окончательно отряхнулся от детства, сдул дачные ромашки, и Ивану не стоит рассчитывать – родство ушло. То, что держало их вместе, было всего лишь вихрем юности, улегшимся и оставившим каждого со своими делами.
Сын протестовал.
– Это чушь, мама! – возражал он. – Родные не могут стать чужими. Это всё равно, как если бы фиалка переродилась в герань.
– Я не говорю, что он переродился, – уточняла Ольга Николаевна. – Я просто констатирую, что у вас разные жизненные цели – а это немало.
– Цели – это чепуха! – горячился Иван. – Это не то, на чём держится мир! И дружба совсем не на этом держится!
Ольга Николаевна усмехалась сочувственно.
Они решили доспорить по приезде.В эту поездку Ивану выпала долгая дорога. Во Франкфурте, где у него была пересадка, мела метель. Рейсы откладывались. «У нас сугробы, как в России!» – по-немецки сообщил ему весёлый служащий аэропорта, и Иван отправился ждать. В зале ожидания ему повезло с соседями. Справа от него расположился одинокий англичанин,
Храня её сон, он думал о том, как в действительности всё хорошо между людьми. И как несложно было бы поддержать и развить это хорошее. Всего лишь подправить закон в пользу сострадания. Упрочить право человека на тишину, чистоту, деликатность. Установить цензуру печатных изданий, телевидения и Интернета… Хотя, вот он уже и породил чудовище – Диктатуру добра и красоты!
С опозданием в половину суток он прибыл-таки в свой приморский пункт назначения. Южный воздух ударил Ивану в нос, едва он вышел в фойе аэропорта, и сразу же на него налетел Андрей.
– Это надо! – вопил он, стискивая друга в объятиях. – Сволочи какие! Снежка испугались! Наши бы летали. Ты хоть поспал?
– Не волнуйся, я прекрасно провёл время! – заверил его Иван.
На этот раз Андрей был не парижским. Он встречал друга в белой рубашке с закатанными рукавами, в летних штанах из грубой ткани. Его колониальное пижонство было безудержно. Иван усмехнулся и простил. Ему показалось, лицо у Андрея посветлело. Старая растерянность появилась в нём. «Влюблён. Это точно!» – решил Иван.
– И что же, ты теперь каждые выходные так и курсируешь – между Парижем и Гозо? – спросил он насмешливо.
– Да Бог с тобой! Край-то не ближний – не налетаешься! Я здесь – в твою честь! – от души улыбнулся Андрей.
За разговором они вышли к стоянке такси.
– А поехали общественным транспортом! – предложил Андрей. – Багажа у нас нет. Хоть посмотришь на местных!
Иван не возражал. На остановке штормовой ветер продул его южным теплом. Они сели в старый автобус, неудобный и нерасторопный, и поползли вдоль моря. Иван смотрел в окошко, как на экран. Нет, не пробирала его средиземноморская красота! И трогательный Андрей, то и дело склонявшийся и объяснявший ему местность, тоже как будто был частью фильма. Дорога оказалась многосложной. До острова добирались паромом, и из порта – опять на автобусе. Наконец, в городке на центральной площади они вышли.
– Ну вот! – сказал Андрей. – А отсюда уже пешочком!
Иван осмотрелся, увидел синее небо и низенькие, украшенные лепниной дома. В арке углового дома, склонив голову, стояла Мадонна. От робкой ли фигуры Богоматери, или от воздуха с хлебной струёй его настроение переменилось. Вероятно, это дух местности коснулся его – то, что он искал, но так и не обнаружил в убитом туриндустрией Париже.
– Пахнет хлебом, – сказал Иван. – Может зайдём, купим чего-нибудь?
Они миновали город, в окраинной лавочке взяли вино, пирог с луком, горячий багет, и со всеми запасами поднялись в крепость. Это были обыкновенные, не выдающиеся ничем развалины крепостной стены. Через них проходила тропинка в долину – кратчайший путь к владениям Андрея.
Руины заросли густой и зелёной зимней травой с жёлтыми цветами. Пройдёт три месяца – и солнце выжжет и траву, и цветы. Иван застал лучшее время!
– А вон там мой дом! – сказал Андрей, указывая на далёкую горстку крыш у самого побережья. – Ну что, перекусим?
– Завтрак под пулями! – отозвался Иван, садясь в одуванчики и оглядывая долину через бреши каменной кладки. Андрей, как детство, присел рядом с ним.– Мы сейчас пойдём к морю, и дальше по берегу, – сказал Андрей, когда они пообедали. – Видишь церковь – вот нам туда.
Они вышли через пролом стены на тропинку. По ту сторону остался городок. Впереди виднелись зелёные, нарезанные прямоугольниками поля, колючие рощи и по краю – море.
По неровной, перемешанной с камнями тропинке, они спускались к берегу. «Ни души. Одни на земле!» – подумал Иван. Тут дорогу им перебежала овечка.
Наконец, они вышли к морю. Не то чтобы шторм, но беспокойство было в волнах.
– По верху или по камням? – спросил Андрей.
– Какие же это камни! – сказал Иван, ступая на корявые серые плиты. Буря плеснула, Медуза-Горгона взглянула – и кипящая лавина волны застыла на берегу. – Камни – это валуны в Прибалтике! А это – на цемент похоже, – сказал он и тут же различил в сухой ложбинке краба без клешни.
– Ты не в курсе, они у них регенерируются? – спросил он с тревогой.
– Ты что – нет, конечно! Это же их руки! – отозвался Андрей. – Да ты не туда смотришь. Ты смотри вокруг! Видишь скалы? В них такие есть ущелья грандиозные! Можно на озере сесть в лодку, проплыть через разлом в скале – и ты в открытом море! Когда выплываешь наружу и движешься вдоль этих стен отвесных, и ищешь хоть какую-нибудь бухточку – это фантастика! А если тебя к этим стенам ещё волнами кидает, тогда ты вообще – Одиссей богоравный! Понимаешь, тут ничего не изменилось с тех пор. Вот как плавали люди шесть тысяч лет назад – так и ты плывёшь! Я бы тебя провёз, но сегодня шторм, – сказал он, взглянув на темноватое море. – Не хочется мне тебя топить!
Твердь камней под ногами, небо, вода и скалы взяли Ивана в необъяснимый плен. Он смотрел неотрывно и пытался всей душой противостоять пленению, но голова оставалась пустой – ничего, кроме неба, воды и камня.
– Как же ты здесь будешь жить? – спросил он. – Ты читать здесь пробовал? Или хотя бы думать? Тут же всё выдувает начисто.
– А ты полагаешь, мне когда-нибудь нравилось читать или думать? – улыбнулся Андрей, перепрыгивая с плиты на плиту. – Это тебе нравилось. Это ты духовная личность, а я сторонник равноправия души и тела. Слушай, ты почему меня всё время путаешь с собой?
– Извини, по привычке, – отозвался Иван. – А на счёт равноправия души и тела ты сильно заблуждаешься. Ты, Андрюха, просто давно не видел старости. Если бы ты видел её – у тебя бы язык не повернулся говорить о каком-то там равноправии. Душа к старости светлеет, а тело рассыпается. Неужели это не намёк, что чего стоит?
– Но тогда и солнце – дешёвка? И море, и физический труд? – смеялся Андрей. – И женская красота? И земная твердь?
Ах, как он был прав в своей белой рубашке!
– Я думаю, – произнёс Иван, – чтобы приобщиться к местной правде, надо всё внутри себя стереть. Тут не годится подмосковный склад души – я это чувствую! – Он замолчал и, взглянув на Андрея, всем сердцем выдохнул, – и я чувствую большую потерю! Потому что, как только ты примешь эту новую средиземноморскую…
– А ты не чувствуй потери! – перебил его Андрей. – Ты чувствуй приобретение – что твой друг, наконец, выпутался! Ты вот всё говоришь «правда», а ты знаешь, какая в этом правда, взять и выйти в море на своей лодке! И чтобы на берегу у тебя была женщина, от которой боги могут тебя оторвать на двадцать лет, но когда ты внезапно вернёшься – у неё на столе будет ждать тебя твоё любимое блюдо, и твоя рубашка будет свежая лежать на кровати…
– Где ты набрался этой пошлятины? – сказал Иван.
– Почему пошлятины? – немного порозовев, но опять не обидевшись, возразил Андрей. – Это всё хорошие, чистые вещи. У меня будет парусная лодка. Ты ещё сам будешь ею править – дай только срок. И у дома моего будет имя. Здесь каждому дому даётся имя. Например, «Brave heart», или «Molly dear». А я назову дом по имени моей жены. Дураки могут смеяться.
– Я не смеюсь! – возразил Иван. – Я удивляюсь, какие вы все одинаковые – как будто вас шлёпали на одном диснеевском заводе. Заглатываете рекламу и мните, что нашли себя. Лодка или катер, дом на море или дом в Альпах, плюс красавица! Некоторые, правда, ещё участвуют в интернет-спасении мира. Но, Андрей, ведь это всё фантики! А хотя, что я тебе объясняю, ты всегда любил попсу! – Иван махнул рукой и, сойдя с камней, взбежал вверх по откосу,
– Левее бери! – смеясь, крикнул Андрей. – А то на птицеферму угодишь! Нам левее!
Иван рванул было вперёд, но споткнулся о камень и, ошпаренный внезапным стыдом за всё, что наговорил, остановился подождать друга.
На беглый взгляд, городок, где они очутились вскоре, ничем не отличался от того, куда привёз их автобус. Но Андрей указал Ивану на отличие. На центральной площади была достопримечательность – древняя прачечная. Она представляла собой осенённый фигурой Мадонны свод с рядами каменных раковин. По стенам в раковины стекали ручейки родниковой воды.
– Тут и сейчас стирают – сказал Андрей. – Так, если кому охота постирать на людях.
– Да… – кивнул Иван. – Мне нравится. – И зашёл в тень свода потрогать мокрые камни. Детская страсть археолога колыхнулась в нём. – У тебя есть чего-нибудь такое? – спросил он, обернувшись. – Платок?
– Постирать охота? – заулыбался Андрей. – Ничего у тебя не выйдет! Для этого надо быть женщиной, родившейся в здешних местах! – объяснил он с гордостью и потянул его за локоть. – Пойдём! Мы сейчас выйдем на такую вертикальную улочку – и там уже до дома три минуты!
Прачечная умилила Ивана. «Ничего не видел, ничего не знаю о мире. А сколько протеста! “Манная каша” выражает осуждение!..» – мысленно бранил он себя.
– Мой дом, – по дороге рассказывал Андрей, – это не просто дом! Странно и нелепо, что его продали иностранцу. Тут жил настоящий герой-антифашист! Спасал евреев, партизанил. Там ещё была большая любовь, но это я потом расскажу. После войны это всё досталось наследнику, но он здесь не жил. А наследники наследника выставили дом на продажу. Мне всё это в агентстве рассказали. Так что вот – угрохал все деньги, и у меня ещё долг. Осваиваться начну не скоро. Но всё равно – главное сделано!
Они спустились по солнечной, вертикальной почти что улице. Случись здесь русская зима – путь вниз превратился бы в трассу для бобслея, заканчивающуюся трамплином в море. Позади домов желтел апельсиновый лес, расположенный ярусами. Перед одной из оград Андрей остановился и, улыбнувшись, ни слова не говоря, отпер деревянную дверь в сад.
Иван увидел маленький дом из местного камня, с плоской средиземноморской крышей и крылечком, в тени которого спрятался каменный умывальник и барельеф Мадонны. «Опять, этот чудесный камень у них повсюду!» – растеряно подумал он. Тут сильный шелест апельсиновой листвы, не многим отличный от шелеста дачных яблонь, охватил его и пронял насквозь.
– Ну, ты, я вижу, рад? – волнуясь, спросил Андрей. – Нравится тебе, я вижу.
Иван кивнул. Он поднялся на крыльцо и, прежде чем войти в дом, долго смотрел на умывальник и барельеф.
В комнате Иван увидел лёгкие кресла в желтую и голубую полоску с размывами, и такие же, с размывами, жёлто-сине-зелёные полосатые занавески. Вдоль стены располагался белый камин и кровать, укрытая синим пледом. Со второго этажа, куда они взобрались по шаткой лестнице, виднелось полукружье моря, а перед ним – спускающийся широкими террасами сад. Прилегающий к дому кусочек сада тоже принадлежал Андрею. За него следовало ежегодно платить налог, но это не смущало хозяина. Как понял Иван, Андрюху и вообще мало заботили предстоящие трудности – он был оголтело рад своей авантюре.– Пойдём, посмотрим деревья, – сказал Иван, в шелесте листвы чуя свою стихию.
Это был чистый, набожный и вместе с тем отважный сад, земля, исполненная добродетелей. Зимние штормы не мешали ей плодоносить. Хозяева обрабатывали её с молитвами. Иван сел на корточки и потрогал землю. Несмотря на зимний сезон, она оказалась пыльной.
Андрей собрал в пакет осыпавшиеся плоды. Он ещё не обзавелся корзиной.
– Мне даже неудобно перед апельсинами! – сказал он. – Что я их вот так, в пакет! – И как будто в оправдание добавил, – вообще-то они кислые.
Стемнело быстро. Птицы улеглись, забелели игольно-тонкие звёзды. Шелест моря у подножья рощи стал громче.
– Телевизора нет! – похвастался Андрей, когда они возвратились в дом. – Есть ноутбук, но здесь я его не достаю. Давай ужинать? У нас с тобой вино и пирог – плохо ли?
Иван глянул в окно – там, между веток, он сразу увидел звёздочку. Было ещё не поздно, одиннадцать – по московскому, восемь – по местному, но после задержки в аэропорту сознание расплывалось.
– Не хочется есть, – сказал он. – Засыпаю… – и, увидев разочарованную мину Андрея, добавил, – утром. Утром всё расскажешь. Хочешь, встанем в пять?
Андрей рассмеялся и отвёл его спать – на тот самый синий диванчик с пледом, а сам по скрипучей, давно уже аварийной лестнице поднялся наверх.Когда Иван лёг и веки слиплись, море зашло к нему. Оно обступило постель и натекло в сознание. Иван чувствовал, это был добрый дружественный визит, но ему не хотелось волшебства. Он открыл глаза и повернулся на другой бок – больше море не заходило. И всё-таки, чувство ласкового приёма, осталось. Как будто этот край всем своим ветром, водой и камнем жаждал его симпатии.
Утром, не позднее семи, Иван проснулся, тихонько вышел во тьму и направился вниз по апельсиновым террасам с ответным визитом к морю. Как по лестнице для исполинов, он спускался по ним, иногда задевая кроссовками рыжие мячики, но так и не добрался до берега, потому что в кроне какого-то дерева запела птичка. Иван остановился и прислушался к её голосу. Ему вспомнилось февральское солнышко, воробьи, но он не заскучал. Напротив, захотелось схватить лопату и взрыхлить эту землю – как дома расчистил бы снег. Собрать всё зеленое и оранжевое, что упало и что пока на ветвях, – и корзинами мерить счастье! Если выйдет много корзин – значит счастлив несомненно. Если мало – счастлив чуть-чуть.
«Вот так вы и завоевываете для себя землепашцев! – подумал Иван, проникаясь симпатией к оранжевым деревцам. – А если сесть в лодку и проплыть вдоль скал – то и совсем будет не уехать?»
Он постоял ещё, наблюдая, как понемногу светлеет небо, и прикинул: «Если тут семь, значит у нас десять». Пора было звонить своим.
С обычной тревогой он вызвал домашний номер и уже через пару минут был в курсе, что самочувствие у бабушки с дедушкой сносное, без катастроф. Зато в Москве ночью грянул трескучий мороз! Батареи отопления шпарят, как сумасшедшие, придётся класть на них мокрые полотенца – чтоб не посохли цветы.«Что за земля! Мороз, батареи – и тут же вам апельсины, море зелёно-розовое…» – думал Иван, простившись с бабушкой и убрав телефон.
Он сошел ещё на несколько великанских ступеней вниз, выбрался на огибавшую террасы крутую тропу и по ней зашагал в городок.
Ему хотелось посмотреть, как очнутся от сна тишайшие улицы. Так приятно, наверно, было бабушке видеть потягивающегося спросонок внучка – давным-давно.
Он двигался по улочке, дающей на просвет золотой слиток моря, и предвкушал открытия. Низенькие дома, «мадонны» над каждой дверью, часовенки, нежные статуи из серого камня, кроны цитрусовых за заборами – всё нравилось ему. В одном из окон, стремительно переместившись в сказку, Иван увидел девушку, склонившуюся с лейкой над цветочным ящиком. Чёрные локоны затеняли опущенное лицо, но лоб и носик были чудесные. Прочь сомнения! Подняться и посвататься! В этих чистых местах нельзя заводить роман. Нужно сразу явиться к родителям и просить руки. И знать, что любишь навеки. Прекрасный обычай!
Тут простая мысль пришла ему в голову. Он подумал: «А ведь место может стать судьбой человека! Поменяешь место – поменяешь и судьбу. Поживёшь здесь – и тобой завладеет любовное настроение, потому только, что оно цветёт здесь наравне с цитрусовыми. Как невозможно не полюбить сад и море – так невозможно не полюбить».
Побродив с полчаса, Иван вернулся к дому Андрея, прошёл мимо крыльца с каменным умывальником и вышел в сад. Круг прогулки замкнулся. «Здесь лёгкий воздух, – мысленно подытожил он. – Идеально для человека, не обременённого чувством долга».
Рассвело. От моря ему навстречу, белея на зелёном и синем, шёл Андрей.
– Я уж думал, ты мне вчера приснился! – крикнул он Ивану, ускорив шаг. – Встаю – тебя нет!
Иван подождал, пока его друг приблизится.
– Я гулял, – сказал он. – Собрал все плоды.
– Что ты имеешь в виду? – заулыбался Андрей. – Какую-нибудь красотищу? Да, этого тут полно! – и вдруг сказал переменившимся голосом. – Послушай-ка, мне надо с тобой поговорить!
– Давай поговорим, – кивнул Иван.
Рядышком они побрели между деревьями.