Ради безопасности страны
Шрифт:
Теперь оставались напитки и еда. Он сходил в ресторан, где работал официантом школьный товарищ, и достал хорошей рыбы, баночку крабов и большую коробку зефира. Коньяк «Наполеон» продавался в магазине. А натуральный кофе у него был.
Михаил удивился: уже девять часов вечера. И еще раз удивился — теперь своей внезапной усталости. Не ходил на работу, не ломал голову, не ворочал тяжести. И он решил принять душ и завалиться на тахту с эти вот альбомом, где сплошные страсти и обнаженные девицы...
В передней зазвонили. Михаил пошел открывать уверенный,
На лестничной площадке стояла Марина с какой-то женщиной. Он впустил их.
— Знакомься, Миша... Моя сестра Валя.
И Марина нервно улыбнулась, заключив в эту улыбку и запоздалость этого знакомства, и теперешнюю его ненужность. Михаил протянул руку, давя подступающее раздражение.
— Лучше поздно, чем никогда, — выдала банальщину сестра грудным и почти радостным голосом.
Теперь он рассмотрел ее. Чуть повыше и пошире Марины. Покрупнее черты лица. Покруглее глаза, но такие же синие. И такие же белесые волосы с легкой рыжинкой торчат из-под беретика. Темное провинциальное пальто. В руке угловатый чемодан. Уж не из фанеры ли?
— Миша, у мамы тесно, а Валя приехала в отпуск... Можно ей пожить тут с месяц?
— Наверное, меньше, — вставила сестра..
— О чем речь? — слишком громко удивился Михаил. — Квартира общая...
Он сделал лицо как можно простодушнее, чтобы скрыть кипучую злость. Его преследует злой рок, вроде бешеного пса. И стоит лишь фортуне улыбнуться, как этот пес кусает его вроде бы невзначай, но в самый нужный момент. Написана диссертация — возникает многодетный коллега, ждет в гости иностранку и нужного друга — приезжает родственница из провинции. Белый портфель «атташе-кейс»... Теперь в прихожей будет стоять фанерный чемодан.
— Валя, не скучай и чаще заходи к нам...
Марина поцеловала ее в щеку и ушла поспешно. Видимо, не хотела, чтобы сестра видела отношения с бывшим мужем.
— Прошу, — буркнул он.
Она сняла пальто, аккуратно его повесила и опять подняла свой дурацкий чемодан.
— Вы приехали из города Саксаула?
— Из Кокчетава, — улыбнулась она.
— Это все равно. Вот ваша комната. Но у меня будет сразу просьба, первая и последняя. Завтра я принимаю гостей. Не могли бы вы испариться на завтрашний вечер?
— Я испарюсь, — покладисто сказала она и опять улыбнулась.
— Тогда давайте пить чай, — улыбнулся и он.
Я приоткрыл дверь. Она одернула юбку, все-таки опоздав секунд на пять, которых моему взгляду хватило. Пташка полагала, что нейлоновая юбка защитит ее от человека в черных очках. В моем характере есть пустяковый бзик — когда я вижу обалденные дамские ножки, я забываю о трупе в багажнике моего автомобиля.
Первым пришел Андрей. Он сел на тахту, вытянул длинные ноги и рассеянно полистал «Мадемуазель». Михаил следил за его лицом, за губами крупного рта, стараясь уловить впечатление от квартиры. Но Андрей швырнул журнал в кресло и глянул на часы:
— Где же наша живенькая парижанка?..
— Она
— Э, какое это имеет значение. Мы с ней из разных социальных систем.
— Любовь не признает систем.
— Любовь — да. А наше государство признает. Допустим, влюблюсь в парижанку... А меня вызовут и порекомендуют влюбиться в Раису.
— В какую Раису?
— Прядильщицу. Или в Татьяну, птичницу. Или в Людмилу, вальцовщицу-каландровщицу. И знаешь что? Я послушаюсь. Это тебе можно влюбляться в иноземных красавиц...
Михаил вяло усмехнулся, задетый странным намеком. Влюбиться в Жози... Ему — не видному, не богатому, почти неудачнику... Да и смотрится он рядом с Андреем, как бутылка пива возле шампанского. Впрочем, Андрея она не интересует. И верно: влюбиться в красавицу, иностранку и, видимо, не беднячку...
Михаил задумался, толком не сознавая, о чем думает. О чем-то приятном, неожиданном, подступающем, уже недалеком...
В дверь позвонили. Они поднялись одновременно...
Жози сбросила свою шубку им на руки и легко прошла в комнату, словно бывала тут ежедневно.
— О, так живет советский математик?
— А ваши математики как живут?
— Наши, о! Много-много комнат, разный-разный интерьер, кабинет, секретарь, прислуга... Да?
— Не знаю, — бездумно отозвался Михаил, разглядывая Жози каким-то новым взглядом...
На ней был пепельный костюм из мягкой ткани, податливо облегающий маленькую фигурку. Черные волосы, оттененные светлой одеждой, непричесанно лежали, где хотели и как хотели. Высокая грудь приоткрыта смело, не по-осеннему — крестик, висевший раньше почти у горла, теперь опустился на нежный желобок.
Андрей сгорбился, взял ее руку и поцеловал, что вышло у него просто, как-то само собой. Михаил стушевался: повторить жест приятеля уже выглядело бы вторичным, придумать что-либо оригинальное он не успел. И Михаил катнул столик на колесиках, вспомнив о роли хозяина.
— О, я буду смотреть ваши книги, да?
Она ощупывала полки, гладила тома, листала их и бесконечно тянула свое, «о». Михаил думал, что ее привлечет икона, но Жози лишь скользнула по ней взглядом. Андрей почтительно высился за ее плечом, давая пояснения об авторах на манер музейного гида.
— Мишья, у вас много-много книг. — Она подошла к тахте и развалилась на ней.
Михаил подвез столик. Ее светлые колени засветились на темно-бордовом ковре; он даже удивился, что у таких маленьких ножек такие огромные колени. У такого маленького лица такие большие темные глаза... У такого хрупкого тела такая неудержимая грудь...
— Мишья, вы мечтаете, да?
— О жизни парижского математика, — вставил Андрей.
— Угощайтесь, — буркнул Михаил.
Журнал «Мадемуазель» она вроде бы и не заметила. Альбом с ужасами брезгливо отодвинула. Рыбу с крабами лишь попробовала. Но коньяк пила и зефир ела с видимым удовольствием. Андрей, незаметно взявший хозяйские бразды, подливал всем исправно.