Ради жизни на земле
Шрифт:
— За работой штурмовиков наблюдал командующий фронтом Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев. Оценил ее отлично. Всем и лично товарищу Девятьярову объявил благодарность.
Легкий вздох облегчения прошелестел над строем.
Праздник Первого мая мы встречали на молдавской земле. В гости к нам пришли крестьяне, угостили всех добрым вином, домашней снедью. Выпили за братство, за победу, за мир. Для молдаван он уже пришел, а мы готовились к большим боям, и никто из нас не знал: дойдем ли до заветной цели по имени Победа.
Под гвардейским знаменем
Есть в жизни события, которые наполняют тебя всецело гордостью; сами собой разворачиваются плечи, и ты готов принять на них новые трудности
У нас большой праздник. Застывший строй полка, словно высеченный из малахита. Яркие лучи солнца играют на боевых наградах летчиков, воздушных стрелков, техников. Перед личным составом командир корпуса генерал В. Г. Рязанов проносит гвардейское знамя. Пламенеет горячий шелк стяга, на котором золотом вышит портрет любимого Ильича и призывно сияют слова «За нашу Советскую Родину!». А вручить высокую награду приехал сам командующий фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев. Командир полка опускается на одно колено, целует конец знамени. Вдоль строя катится мощное «ура!». После официальной церемонии командующий начал беседовать с летчиками. Оказывается, он знал многих штурмовиков полка, не раз наблюдал за их действиями в воздухе.
Позже маршал И. С. Конев так напишет о нас в своих воспоминаниях:
«Летчики корпуса Рязанова были лучшими штурмовиками, каких я только знал за весь период войны. Сам Рязанов являлся командиром высокой культуры, высокой организованности, добросовестнейшего отношения к выполнению своего воинского долга».
Да, мы всегда гордились командиром корпуса. Василий Георгиевич Рязанов прошел за свою жизнь как бы два служебных этапа: сначала он был политработником, потом авиационным командиром. Вот этот сплав и помогал ему изучать людей, прислушиваться к их мнению, вселять в подчиненных боевой дух, вызывать на откровенность. Летчики охотно и живо делились с Василием Георгиевичем своими мыслями, и его всегда радовали тактическая зрелость, умение трезво оценить обстановку, широта кругозора рядовых воздушных бойцов. Генерал Рязанов, как правило, находился в боевых порядках на своем КП, наводил штурмовики на цель, командуя по радио отдельными экипажами или группами, ставшими в «круг». Бинокль и стереотруба давали ему возможность видеть цели, поэтому наведение всегда было эффективным.
Мы — гвардейцы! Гордое, высокое звание. С этого момента наша часть стала именоваться так: 140-й Киевский гвардейский штурмовой авиационный полк, который в будущем прикрепит на алое полотнище с портретом В. И. Ленина два ордена — Красного Знамени и Богдана Хмельницкого.
…Вставало светлое, ласковое июньское утро. Умытое росой солнце ласково щурилось, и, кажется, нет на свете войны, крови, слез. Одни только свет и спокойная синева! Но ничего этого не замечаешь, когда мысли заняты предстоящим полетом. Обхожу несколько раз «ильюшин», кулаком постукиваю по обшивке плоскости. «Куда же сегодня понесешь нас, конь-огонь?» Стрелок Аркадий Кирилец облокотился на парашют, лежит, покусывая и сплевывая сочную травку.
— Драченко, к командиру, — кричит дежурный.
Захожу в блиндаж, майор Круглов подводит меня к карте.
— Нужно пройти до Ясс, затем спуститься к Хуши, сфотографировать дороги, потом правый берег Серета. Ведомый — младший лейтенант Круглов. Прикрытие — шестерка ЯК-3. Командир — капитан Сергей Луганский.
С Костей Кругловым мне не часто приходилось выполнять подобные задания, хотя я знал, что летчик он прекрасный, смелый, дерзкий в бою, а вот с Сергеем Луганским каши фронтовой пришлось похлебать изрядно. Прикрывал он нас еще под Харьковом, когда водили «хороводы» над вражескими аэродромами.
Сергей имел завидную внешность: голубоглазый, блондинистый, атлетического сложения. Был он большим квалифицированным мастером воздушного боя, легко «читал» и знал повадки врага, его манеру драться; «опробовал» своим огнем почти все типы фашистских машин. Я хорошо знал и его товарищей
И вот летим во вражеский тыл. Видимость на нашей территории — 6 баллов. Около Ясс небо — как стеклышко. Под нами зеленеют поля виноградников, тянутся перелески, плывут тонкие извилистые черточки дорог. Вполне мирная картина. Но рядом с этой идиллией замечаем и колонны машин, и многочисленные дзоты, отсечные позиции, проволочные заграждения, «спирали Бруно», «пакеты Фельдта». Все надо положить на пленку, запомнить визуально.
Сфотографировав мощные оборонительные рубежи и дороги в районе Ясс, Хуши, Роман, берем курс на север по западному берегу реки Серет с выходом на Тергул-Фрумос. Вот тут-то попал я в огненный водоворот. Как наскипидаренные, откуда-то выскочили четыре тупоносых «фоккера». Я их заметил сразу.
— Командир! — истошно кричит в СПУ стрелок Кирилец. — Снизу подходят двенадцать «мессеров».
Да, обстановочка складывается отчаянная! «Фокке-вульфы» резко вышли на второй «этаж», связали боем истребителей Луганского. Ясно: решили отсечь нас от прикрытия. Для дюжины фашистских «мессеров» мы оказались прямо-таки летящими мишенями. «Почему же Сергей не выручает?» — стиснув зубы, я подавил в себе чувство гнева. Посмотрел вверх: там «фоккеры» и ЯКи сплелись в один дымящийся клубок, клокочущий огнем.
— Переходим в «ножницы»! — приказал я Косте Круглову.
И мы на высоте 600 метров начали уходить в глубь территории противника. Но «мессеры», сломя голову, бросились преследовать нас, впившись в нас, как клещи в тулуп. На моей левой плоскости белой полосой взбугрилась обшивка. Кирилец волчком крутится в задней кабине, бьет из турельной установки короткими очередями по стервятникам, норовящим подстроиться в хвост. В СПУ слышу захлебывающийся радостный голос Аркадия:
— Командир! «Мессу» приделали хвост!
Действительно, желтопузый, как подранок, свалился на крыло и, охваченный пламенем, заштопорил к земле. Мимолетная радость за успех сменилась щемящей болью: на какой-то миг стоило оторваться от моей машины Косте Круглову, и его подстерегла ядовито-оранжевая трасса наземного эрликона. «Ильюшин» товарища лизнули языки пламени, и он, минуту тому сильный и неприступный, беспомощно начал отсчитывать последние метры падения. Потрясенный случившимся, я сдавил пальцами виски, провел рукой по онемевшей коже лица. Двинув сектор газа до отказа, еще ниже притерся к земле. Глистоподобный ME-109 с желтым коком продырявил надо мной воздух, заполнил кольцо прицела — ВВ-1. Нажав на все гашетки, я его развалил как перезревший арбуз. «Месс», только что казавшийся неуязвимым демоном, рассыпался и грудой провалился вниз.
— Присвоили еще одному фашисту осиновый крест, — глухо прокомментировал сзади Кирилец удачу и, перебрасывая турель с одной стороны на другую, выплеснул из ствола веер каленых пуль. А я, возвращаясь назад, уже вел штурмовик по фарватеру Серета. Ожесточившись, гитлеровцы старались загнать «ильюшин» в огненный мешок. Под крылом — Фалешты, дальше село Егоровка.
Жизнь машины да и наша собственная внесла на волоске. Несколько поперхнулся мотор, на плоскостях кучерявилась разодранная дюраль. В Егоровке приметил на горе церквушку с колокольней. Подскочив к ней, поставил крыло самолета вертикально к земле, ввел штурмовик в стремительный разворот и пошел вокруг колокольни наматывать концентрические круги. Что подумали о моей затее фашисты, не знаю, но наверняка подумали, что тронулся умом. «Мессеры», как воронье, кружились над церковью и, вдруг собравшись, начали уходить. Я даже машинально перекрестился: неужели отвязались? К Бельцам не летел, а полз, словно тяжесть машины повисла у меня на плечах. Ее то мотало из стороны в сторону, то она клевала носом, то наоборот — задирала нос. Стрелка бензиномера подбиралась к красной черте. Ручка управления выскальзывала из рук. Все силы прилагал к тому, чтобы уменьшить угол планирования. На аэродром не садился, а падал. Приземлился на одно колесо, немного погнув левую консоль.